«… я буду звонить тебе каждый час, чтобы ты не успела меня забыть….

— Я не забуду тебя никогда…».

…и моя жизнь.

Казалось, что мир рухнул. Но, оказалось, что рухнул не первый раз.

— Сколько? — как можно спокойнее спросила я.

— Уже больше недели.

— А ты…,- начала говорить я, но договорить не смогла, почувствовав, что падаю.

— Ну-ну, — проговорила она, подхватывая и обнимая меня. — Не волнуйся, у нас с тобой пока отпуск. Продлится столько, сколько угодно….

— Он…,- пыталась сказать я, но подступающие рыдания не дали мне это сделать.

— Он был очень хорошим человеком…. Жизнь, знаешь,… вообще странная штука. То она дарит, то отбирает…. А может и не жизнь, а судьба, — говорила она, гладя меня по голове.

Я посмотрела на нее с благодарностью. Она терпит все мои выходки и помогает мне столько, сколько я себя помню. И сейчас она со мной, старается поддержать и успокоить….

— Спа….

— Что? — не поняла она.

— Спасибо, — наконец промолвила я.

— А…. Не за что, я всегда буду с тобой и помогу, чем смогу.

— Он ведь не должен был умирать, да?…. Он….

— Он должен был жить? Да, он должен был жить дальше. Да и все с этим согласны. Но виновных поймают…,- продолжала она меня успокаивать.

— И-и что?

— Да, наверное, ничего…. Просто мир станет немного чище.

— Мир, — усмехнулась я и больше не смогла ничего сказать.

Кого теперь интересует мир?

Не меня….

Лия.

— А где твой Кузя? — спросила она меня как-то вечером.

— А, не беспокойся. Он живет у бабушки. Причем живет неплохо: никаких овощей, — усмехнулась я.

Прошло уже целых два месяц. Два месяца. Иногда я думаю, что это был самый тяжелый период в моей жизни. Первую неделю я вообще думала, что не переживу. Просто выпрыгну из окна, как пыталась Аня в тот ужасный первый день. Уйду от всех проблем. Только я не упаду в обморок за секунды до прыжка. А просто уйду из жизни.

Я всегда за нее боялась. Она, сколько я помню ее, всегда отдавалась своим чувствам на полную катушку. Любить, так любить, бояться, так визжать от страха, а страдать… так страдать всей душой. Как я обрадовалась за нее, когда она влюбилась. Я знала: они хорошая пара, два прекрасных человека. Только, видимо, судьба не дает хорошим людям жить счастливо. То утро…. Возможно, даже хорошо, что Аня не смотрит по утрам новости. Кто же знает, как тогда все бы сложилось? Ее никто бы не остановил, реши она разобраться с жизнью прямо дома. Но, несмотря ни на что, я надеялась, что она не придет на работу в тот день и мне не придется сообщать ей эту новость. Когда я вспоминаю, как пыталась ей сказать тогда о его смерти, мне становится почему-то смешно. Я бы не смогла, даже если бы она стала меня слушать. Тогда к чему были эти жалкие попытки привлечь к себе внимание? Успокаивала совесть? Хотя…я все равно до сих пор корю себя за трусость. Может быть, если бы о его смерти сообщила я, то мне не пришлось бы теперь смотреть на этот шрам на ее щеке.

«…отпустите меня! Уйдите все…».

До сих пор помню интонацию ее голоса. Ведь можно было понять, что она задумала что-то во вред себе? Почему же никто даже не шевельнулся до тех пор, пока она не стала открывать защелку на оконной раме? Странно называть счастьем то, что она внезапно потеряла сознание… хоть и при падении задела лицом ту самую защелку.

Но даже тогда мы недооценили его важности в ее жизни.

Всю последующую неделю я не отходила от нее. Я была так обеспокоена ее состоянием, что даже забыла о работе. Нас могли уволить, но, как я узнала позже, кто-то выписал нам отпуск даже без нашего участия. И когда в тот день она, наконец, пришла в себя, я просто соврала. Мне тогда было не до того…. Да и ей тоже.

В ее первый день у меня дома мне хотелось просто плакать от отчаяния. Мне предложили увезти ее в больницу, но, к счастью, у меня хватило тогда сил послать этих «доброжелателей» куда подальше. «Она мне как сестра, и я не дам никому колоть ей неизвестно к чему приводящие препараты», — так я, кажется, кричала тогда. Она, правда, была реально невменяема. Она кричала во сне вещи, от которых становилось просто страшно. Я знала тогда, что она хочет просто умереть. Но я тогда еще не знала, как сильно. Первой же ночью я поняла, как обстоят дела на самом деле.

Я проснулась тогда от внезапного чувства страха. Мне говорили, что за ней нужен постоянный присмотр, что она может сделать что угодно. «Но она же моя Аня! Неужели я не знаю ее!»- думала я тогда. Как оказалось, я не знала ее совсем. Ее не было на кровати. Я была в комнате одна. Я сразу побежала на кухню, теша себя надеждой, что она просто проснулась, и ее организм потребовал еды, но все равно я знала, что это глупая догадка. Но она была там. Она была на кухне, но совсем с другой целью. Она просто вновь решила показать жизни, что она сама решает свою судьбу….

И это продолжалось неделю. Правда, в последующем стало легче: я наняла ей сиделку, но хоть и не особо доверяла ей, но выбора у меня не было. Спать я могла только при ней.

Зато как я обрадовалась, когда Андреа сказала мне, что Аня проснулась! Это значило больше, чем просто конец ее сна. Это значило — больше никакого круглосуточного дежурства и никакого беспокойства за нее. Это значило, что все теперь будет хорошо. Так, по крайней мере, думала тогда я. До того момента, как она уставилась на это чертово зеркало. Я почувствовала, что она не помнит. Не помнит ни его смерть, ни его самого….

— Лия, где ты витаешь? Ставь, давай, следующий фильм, — весело сказала Аня.

— Чувствую, фильм не очень пронял? — осторожно спросила я.

— Что-то среднее между «ничего» и «совсем ничего».

— Хорошо, какой ставим теперь? — улыбнулась я ее сравнениям.

Я включила тот, который она попросила. Я бы ни за что не дала ей эти фильмы по своей инициативе, но не могла ей отказать. Просто не знала, как она отреагирует. По-моему, глупо тревожить еще не закрытую рану, но она, видно, думает, что чем скорее эта тема перестанет ее тревожить, тем скорее она станет нормально