Шрифт:
Интервал:
Закладка:
“Красота – на улицах!”, постер 1968 г.
Но студенты проиллюстрировали старую истину. Если, как утверждали flâneurs , прогулка по Парижу – искусство, то сам город – это холст, на котором они его создают. А раз уж Париж – довольно древний город, то и холст уже не чист. Художники пишут поверх своих прежних работ (и не только своих), подобно тому, как средневековые ученые соскабливали тексты с пергамента, чтобы заново его использовать. На таком палимпсесте, сколько бы раз его ни использовали, всегда слабо проступают более ранние письмена. И мы, гуляющие по Парижу, каждым своим шагом выписываем новую историю. Город, который мы оставляем позади себя, уже всегда теперь будет немного другим.
Как странно освещены крытые аркады, которыми изобилует Париж. Они выстроены вблизи больших бульваров и несколько тревожно зовутся пассажами, как будто никому не дозволено хоть на мгновение задержаться в этих коридорах, лишенных солнечного света. Тусклое свечение, как будто пропущенное через толщу воды, с родни бледному сиянию ноги, оголенной под приподнятой юбкой.
Луи Арагон
“Парижский крестьянин”
У нас не много знакомых миллионеров, но Тим как раз один из них. Веселый и легкий австралиец, у которого хватило ума, обнаружив в 1960-х заброшенный отель на дальних северных берегах Нового Южного Уэльса, сообразить, что, подкрасив и слегка подправив тамошние бунгало, их легко превратить в идеальные летние домики. Проблем с покупателями тоже не случилось. Жителей Сиднея и Брисбена привлекали эти края. Кому-то нравился климат и близость океана, откуда в бухту по дороге на север заплывали киты. Других манили плантации травки, которую выращивали на соседних землях. За десять лет Тим обзавелся тремя офисами, продающими и сдающими в аренду недвижимость, и смог позволить себе все свободное время колесить по миру.
Однажды в субботу – последнюю в его нынешнее посещение Парижа – мы завтракали на террасе.
– Я подумываю, – сказал он, – что бы такое привезти жене.
Я обмакнул край булочки с шоколадом в кофе и задумался о том, какого рода подарок могла бы хотеть жена миллионера из того, чего у нее еще не было.
– Платок Hermès ? Сумку Chanel ?
– Уже есть, – ответил он, подтвердив мои подозрения.
Мы еще немного подумали, пока я заново наполнил наши чашки и полюбовался бликами утреннего солнца на парижских крышах.
– Она вообще-то интересуется живописью.
– Вокруг полно хороших магазинчиков с альбомами по искусству, – сказал я. – А можем зайти в тот при музее Орсэ. Он большой.
Он задумчиво кивнул. Затем произнес:
– Послушай, а вот можно купить Матисса?
Есть более приятные возможности провести теплую парижскую субботу, чем бродить от галереи к галерее в поисках рисунков и литографий Анри Матисса. Однако ни одна из них как-то сразу в голову не пришла.
“Одалиска” Анри Матисса
Для затравки мы отправились в аркады, или пассажи, которые, начинаясь за Лувром, криво выводят вас почти к подножию холма Монмартр.
Пассажи Веро-Дода, Вивьен, Панорама, Жуффруа и Вердо появились в первой половине xix века, и им всем присущ некий покой старины. Луи Арагон называл их человеческими аквариумами. Я бы скорее сказал “виварии” – стеклянные вольеры, за которыми вялые ящерицы и лягушки отдыхают на лоне декоративной природы, не испытывая нужды как-то напрягаться, вполне удовлетворенные процессом разглядывания и тем, что разглядывают их.
Изящные чугунные колонны поддерживают стеклянные крыши, сквозь которые льется приглушенный золотистый свет. Он способствует замедлению темпа, неторопливому движению, отличающему истинного flâneur . Под ногами – мраморные полы, старинные, местами неровные, им в тон – маленькие лавочки на любой вкус: с редкими книгами, старыми открытками и марками, афишами фильмов, куклами; кафе, pâtisseries и здесь и там небольшие малозаметные отели. В одном из таких родители Луиса Бунюэля провели медовый месяц. И сам режиссер, когда переехал в Париж, вычислил его и провел там ночь, в той самой кровати, где был зачат. Причудливая идея, но вполне в духе человека, снявшего “Андалузского пса”. В слегка загипнотизированном освещением сознании начинают роиться разные фантазии. Посетил ли он тогда расположенный неподалеку музей Гревен, парижский аналог “Мадам Тюссо”? Восковые скульптуры Арнольда Шварценеггера, Мэрилин Монро и французских знаменитостей вроде Джонни Холлидея соседствуют с изображениями Наполеона времен египетского похода, стоящего в задумчивости у палатки, и семьи Людовика XVI в ожидании казни. Подтолкнули бы они его к идее “Преступной жизни Арчибальдо де ла Круса”, где герой воспламеняется страстью к манекену в витрине магазина и в конце концов сжигает его в печи?
Что до нашей с Тимом цели, в passages всегда немало торговцев, предлагающих картины и эстампы по сносным ценам.
Почти сразу мы натолкнулись на нашего первого Матисса. Рисунок женской головы, сделанный пером и чернилами, был выставлен среди дюжины посредственных набросков и акварелей в витрине галереи, рядом с аукционными комнатами, известными как Hôtel Drouot . Несмотря на четкую подпись, я все же не был уверен, что он подлинный. Галерея оказалась закрытой, и леди сидела взаперти за железными решетками витрины.
Я набрал на мобильном номер, указанный для звонков вне расписания.
Владелец был явно не рад. В трубке слышались голоса, вроде даже стук тарелок и звон бокалов. Что там – поздний завтрак или ранний обед?
– Мы закрыты всю неделю, – ответил он. – Ваш друг не может зайти на следующей?
– Он уезжает в Австралию в понедельник.
– Даже не знаю… Я сейчас в Бургундии…
– Он серьезный покупатель, – раззадоривал его я. – И он ищет конкретно Матисса.
Из трубки донеслись выкрики “Все за стол!” – призыв, против которого ни один француз устоять не способен. Если дилер и колебался, это разрешило его сомнения.
– Нет, правда, я не могу, – сказал он. – Мне надо идти. Приходите, когда мы откроемся.
И отключился.
Тим выглядел расстроенным.
– Милый способ вести бизнес. У нас бы такое не сработало.
– Мы найдем полно других, – пообещал я.
Но не нашли – по крайней мере сразу. Отчасти это была наша ошибка. Уж очень много боковых ходов вело в любопытные impasses , и мы часто останавливались, чтобы изучить, чем там торгуют. В лавке с открытками я нашел портрет афро-американской танцовщицы Жозефины Бейкер, почти обнаженной, если не считать юбки из бархатных бананов, сшитой для нее Полем Пуаре. Еще пара дверей, и владелец крошечного североафриканского кафе предложил нам кофе с миндальным пирожным. Стоило зажмуриться, и мы будто очутились на марокканском базаре…