Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если нагоняющие сон лекции Эндрю и травмировали меня меньше других, я отношу это за счет прохождения всех кругов традиционного католического образования, которым руководили именно такие священники и монахини, каких вы ожидаете встретить в австралийской провинции. Их целью было не обучить, а освободить голову от любого рода информации, иметь в распоряжении белый лист, способный вместить бесконечные церковные запреты. После десяти лет нудных уроков и воскресных проповедей у меня выработался частичный иммунитет к скуке, подобно тому, как многократные змеиные укусы делают вас неуязвимыми для яда. Но с Эндрю силы начали покидать даже меня. Так что когда мы подошли к площади Сен-Сюльпис и башни церкви грозно нависли надо мной, я испугался того, что могло случиться, войди я вовнутрь. А если я впаду в транс, все решат, что я умер, и я очнусь через неделю в крипте, как какой-нибудь персонаж Эдгара Алана По? Предпочтя не рисковать, я дал задний ход и скрылся за первым же углом.
Попивая джин с тоником на террасе кафе Flore , я наслаждался ранним парижским вечером. Если бы только Эндрю мог увидеть город, каким видел его я – таким, каким он был в 1920-е, когда плетеные кресла выставлялись из кафе прямо на тротуар, и приезжие американцы сидели за бокалом белого вина, впитывая несущуюся мимо жизнь, столь не похожую на ту, что они наблюдали у себя на родине: такси с визжащими клаксонами, завсегдатаи бульваров в облегающих тройках, приветствующие дам в шляпках-клош и шелковых чулках легким касанием полей шляпы и потягивающие fine à l ’ eau с друзьями в предвкушении того, что принесет им ночь.
Любовь к городу, как и к человеку, зачастую рождается с первой же встречи. Дальнейшее – вопрос изучения и узнавания. “Мы не чувствовали себя не у дел”, – писал канадский писатель Морли Каллаган о своем первом вечере в Париже.
Девушки в кафе за уличными столиками, 1920-е гг.
...
Этот угол походил на огромную чашу света, маленькие фигурки то и дело ступали в нее и тут же исчезали, а за ней лежал весь Париж. Париж был повсюду вокруг, и как же мог он быть нам чуждым, даже если ни один француз не заговаривал с нами? Он предлагал нам то же, что на протяжении столетий предлагал и людям из других стран; это было освещенное место, где можно дать волю воображению.
Эндрю, безусловно, интересовался Парижем, но он его не любил. Оскар Уайльд презирал таких людей, которые “знают цену всему и ничто не в состоянии оценить”. Эндрю знал факты, но не то, что они обозначали. Он мог четко изложить их, но не был способен наполнить их жизнью. А для гида это приговор.
– А все казалось безупречным, – посетовала Дороти. – Хорошие рекомендации, приятные манеры… Такое разочарование.
Она подхватила стопку бумаг и принялась зачитывать:
– “Откровенная тоска”… “Совсем не то, чего мы ожидали”… “До конца не дотерпели”.
– Ну, похоже, ты с ним серьезно влипла.
– Необязательно, – она метнула на меня критический взгляд. – Незаменимых нет.
До меня стало наконец доходить, куда она клонит.
– Только не говори, что ты намекаешь на меня!
– А почему нет?
– Я не гид, – запротестовал я. – Я даже не представляю, с чего надо начинать.
– О, Джон! – раздраженно произнесла она. – Ради всего святого – ты же живешь здесь! Просто расскажи им пару своих историй.
– Историй? – неуверенно переспросил я.
– И разве не ты говорил, что подумываешь об упражнениях?
– Ну да…
– Так вот прогулки – это отличное упражнение.
– Ну… мне надо подумать.
– Думай, только быстрее, – отрезала она.
– Почему? Следующий семинар только через год, если не ошибаюсь.
Дороти уже злилась.
– Уж не полагаешь ли ты, что я позволю людям снова пройти через это? Сегодня утром я сообщила Эндрю, что оставшиеся две прогулки мы проведем без него.
Она захлопнула свой органайзер.
– Следующая у нас завтра, в три.У следующего колышка Королева опять повернулась.
– Если не знаешь, что сказать, говори по-французски! – заметила она. – Когда идешь, носки ставь врозь! И помни, кто ты такая!
Льюис Кэрролл
“Алиса в Зазеркалье”
На следующий день я стоял на бульваре Монпарнас, у меня сосало под ложечкой, и я наблюдал, как собирается на экскурсию моя первая группа.
Просто расскажи им пару своих историй.
До чего просто это у нее прозвучало.
Какие истории?
О ком?
Мой друг-музыковед как-то в минуту слабости согласился прочесть лекцию по истории западной музыки. Глубоко погрузившись в григорианские песнопения, он спустя два часа с трудом вырулил на Штокхаузена и сериализм, когда вдруг напоролся на пристальный укоризненный взгляд дамы в первом ряду, которая прошипела: “Вы забыли о Скрябине!” По одному, по два потихоньку появлялись в дверях члены моей группы – четыре дамы средних лет в удобных туфлях, симпатичная, но слегка заторможенная девушка, которая, кажется, страдала от джет-лэга, и лысый мужчина с густой рыжей бородой. Прилично ли упомянуть, что он был почти точной копией Ландрю? Наверное, не очень.
– Это все?
– Еще одна дама собиралась подойти, – ответила с сильным акцентом жительницы южных штатов одна из женщин. Она обернулась к дверям. – Но, видимо, она передумала.
Шесть из предполагавшихся пятидесяти. Слух об усыпляющей прогулке с Эндрю уже явно распространился.
– Тогда, пожалуй, начнем…
Я представился, затем начал, перекрикивая шум машин:
– Мы стоим на бульваре Монпарнас…
Не прошло и минуты, как я стал испытывать что-то вроде сочувствия Эндрю. Уличные углы – совсем не место выдавать информацию, разве что указать дорогу до ближайшего метро. И если вы не обладаете специально натренированным голосом, все, что бы вы ни произнесли, через пару метров уже тонет в городском гаме.
Была еще одна проблема, которую я в полной мере осознал накануне вечером, когда опробовал намеченный мной маршрут. В восточной части бульвара Монпарнас, где проходили занятия семинара, напрочь отсутствовали какие-либо литературные достопримечательности. Никто, интересный с художественной точки зрения, здесь не жил, не умер и не ночевал. Вот почему Эндрю начал свою экскурсию перед Les Deux Magots . Там ему, по крайней мере, было что рассказать.
Всего каких-то пятьсот метров, и там – Люксембургский сад, Одеон, целый кладезь любопытнейших и важных мест. Загвоздка в том, как их преодолеть. Что бы в этой ситуации сделал Хемингуэй? Я принял рискованное решение и указал в сторону улицы Вожирар.