— Хорошая реклама изданию, между прочим, — жизнерадостно подтвердила Леська.

— Стервятники. — В голосе Дениса было отвращение. — У людей горе, а им реклама…

— Вот только не надо переходить на личности, — обиделась она. — Я просто выполняю свою работу.

— Кстати, о вашей работе. — В руках Ярцева снова был раскрытый блокнот, и он даже успел в нем что-то начеркать. — Вы подтверждаете, что изложенные в вашей статье факты не соответствуют действительности? Мы можем расценить это как попытку ввести следствие в заблуждение?

Леська сразу ощетинилась:

— Ничего подобного! Факты у меня железобетонные! Выводы, согласна, не все оказались верными, но к фактам вы не придеретесь! А я, как журналист и человек, имею право на собственное мнение и оценочные суждения!

— Леся, — негромко окликнула я, и она сразу присмирела.

— Ну да, признаю, немного увлеклась. Но уж очень хорошо все выстраивалось. И так… душещипательно.

— Тьфу! — не утерпел Денис. Встал, зачем-то отряхнул руки. — Пойду я, дел еще полно. — Перевел взгляд на меня, и лицо его сразу смягчилось. — Спасибо, Полина, и за борщ, и вообще… Ты действительно очень славная. — Он вышел в коридор и, уже открыв дверь, громко сказал: — Вот только с подружкой тебе не повезло…

Я заперла за ним дверь и вернулась в комнату. Ярцев и Леська молча сверлили друг друга неприязненными взглядами.

— Вы же понимаете, что нет никакого смысла устраивать разборки. — Леська сломалась первой. — Максимум административный штраф на газету, но это надо будет еще потрудиться. Нужна вам эта войнушка?

Ярцев выдержал паузу, потом закрыл блокнот, убрал его и поднялся с кресла.

— Я, собственно, с вами воевать не собираюсь. Некогда мне, да и слишком много для вас чести. И жизнь вы усложнили не мне, а вашей подруге. Это вокруг нее теперь преступные элементы вьются. Полина, закройте за мной дверь, пожалуйста. И прошу, будьте осторожны! В случае чего сразу звоните.

Он ушел, я послушно заперла дверь и вернулась к Леське. Подружка сидела опустив голову — похоже, наконец, ей стало стыдно.

— Извини, Полинка, — пробормотала она, не глядя на меня. — Но я правда увлеклась. Мне и в голову не пришло, что у тебя могут быть неприятности из-за этой статьи…

Я села и растерянно посмотрела на нее. Да, у меня была заготовлена целая речь, возмущенно-обличающая и ядовито-саркастическая, я собиралась раздраженно и даже зло вразумлять это непутевое недоразумение, по воле судьбы считающееся моей лучшей подругой, гневно вопрошать, язвительно намекать, откровенно негодовать и афористично делать выводы.

Но при виде печально поникшей и какой-то даже поблекшей Леськи все заготовленные элегантно-литературные обороты (я же как-никак барышня культурная и не могу себе позволить вульгарно материться) куда-то исчезли.

— Леся, — тихо окликнула я. Она подняла голову и неуверенно посмотрела на меня. — Леся, мы сколько лет знакомы?

— Если с яслей считать, то двадцать два в сентябре будет. — Леська шмыгнула носом. — Полинка, честное слово, я…

— Леська, а за эти двадцать два года сколько раз ты меня подставляла?

Она снова опустила голову и сгорбилась — теперь подруга напоминала не веселую оживленную синичку, а синичку печально нахохлившуюся.

— Леся, ты в первый раз попросила у меня прощения.

Пару секунд она не шевелилась, потом слегка повернула голову и бросила на меня короткий взгляд исподлобья.

— Не может быть. А когда я тебя уговорила на то дерево залезть и ты руку сломала?

— Ты сказала, что я должна была лучше держаться.

— Ну ясно, если бы держалась как следует, то не свалилась бы… А когда я тебя своим новым ножиком перочинным по руке полоснула?

— Здесь? — Я коснулась пальцем тонкого шрама чуть повыше локтя. — Ты сказала, что не надо было называть этот ножик тупым.

— В общем, я оказалась права. Он был совсем не тупой… Слушай, а когда я твою дубленку взяла на свидание пойти и попала в аварию?

— Ты же не нарочно в нее попала. Да и черт с ней, с дубленкой, я тогда больше за тебя испугалась…

— Полиночка! — Леська вскочила и, всхлипнув, бросилась мне на шею. — Ты не представляешь, как я за тебя сегодня испугалась! У меня сердце упало, когда Ярцев дверь открыл, я же знаю, он только по особо тяжким работает!

— Так тебе и надо, зараза, — тоже захлюпала я. — Может, в следующий раз будешь думать, как твои фантазии живым людям аукаются…

Когда мы, окончательно помирившись, устроились пить чай, Леська задала вопрос, который в любых других условиях заинтересовал бы ее прежде всего:

— А что это за чернявый тип, такой недовольный, у тебя сидел? Реально брат покойного? Зыркал на меня, как на врага народа.

— Ага, брат. И по совместительству хозяин квартиры. Полиция на него вышла, когда искала, у кого Андрей квартиру снял.

— Да ты что? Серьезно? Эх, как же я… черт, мне бы интервью у него взять… Полинка, а я не поняла, чего он на меня так крысился? У него тоже с журналистами какие-то проблемы были?

— Что раньше было, не знаю. Но содержание твоей статьи ему совсем не понравилось. А ты еще насчет сексуальной ориентации его брата начала предположения строить…

— И что такого я сказала? Подумаешь, ревнитель морали! Откуда он, вообще, такой старомодный вылез? Да сейчас, если хочешь знать, полно мужиков геями специально притворяются!

— Господи, это-то им зачем?

— У каждого свои причины. Одни так от бабы-начальницы защищаются, другие для карьеры, третьи просто потому, что модно…

— Модно быть геем? — ужаснулась я.

— А что такого? Они в основном очень милые люди. Я не о психах, конечно, говорю, которые на каждом углу об этом орут, я про нормальных ребят…

— Положим, нормальными их назвать сложно, — пробормотала я.

— Полинка, ты что, гомофоб?

— Не знаю. У меня ни одного знакомого голубого нет, так что я к ним никак не отношусь.

— Смотри, психологи говорят, что все гомофобы на самом деле латентные геи.

— А ты их слушай больше, психологов своих. Тогда антисемиты все, как один, в душе евреи.

— Естественно. — Леську мое нелепое предположение не шокировало. Наоборот, она закивала радостно. — Это все образованные люди знают.

Я поднатужилась и выдала еще более дикий вариант:

— Ага, а все музыканты — латентные математики, так, что ли?

— Ну-у-у… — Выпускница музыкальной школы по классу флейты задумалась. — Вообще-то у музыки и математики довольно много общего… строгие законы композиции, звукоряд, квинтоли всякие… Сальери опять же: «Я алгеброй гармонию поверил»…