поваленное дерево и сделал приглашающий жест. Когда Лапидиус присел рядом, он протянул ему кружку:

— Хошь глотнуть, пр… прьятель?

— Нет, спасибо. Мне бы лучше воды.

— Во-оды?.. Пф-ф… Воды у меня нет, ик.

Хольм пожал плечами, хлебнул сам от души и без перехода повалился на бок, все так же победно сжимая посудину, как трофей.

Лапидиус изумился. Такого потешного человека он еще в жизни не встречал, а он много постранствовал по свету. Хольм захрапел так, что и мертвого поднимешь. При этом принял такое положение, в котором могут спать только пьяные в дым: полусидя-полулежа, туловище боком лежит на бревне, а ноги под прямым углом опущены вниз, ровнехонько друг к другу.

Лапидиус поднялся и не без труда вынул из цепких пальцев старика кружку А потом попытался вытащить и его самого из страны грез. Что только он не делал — все напрасно! Хольм спал как убитый. Лапидиус пришел к выводу, что ему ничего другого не остается, как только обождать. Он вошел в лачугу. И внутри его взору предстали грязь и запустение. Пахло потом и мочой. Сморщив нос, Лапидиус собрался тут же выйти, однако, в надежде найти где-нибудь воды, остановился. Он обвел взглядом жилище: соломенный тюфяк, дырявый и грязный, и определенно усыпанный блохами; перед ним ящик, служащий столом, на нем огарок свечи да кремень и кресало. На стене висит пара одежонок, рядом проволочные силки на мелкую живность. В углу опрокинутая лохань. Лапидиус поднял ее, но не нашел и капли воды. Разочарованный, он продолжил поиски. На другом месте обнаружились зола и угли — должно быть, очаг.

Пришлось несолоно хлебавши выйти наружу. Жажда томила его. Больше он не мог терпеть, надо что-нибудь выпить, хоть бы и пива. Он поднял с земли кружку и отпил глоточек. Вкус был густой и терпкий. Жидкость благостно булькнула в горле, прокатилась по пищеводу и согрела желудок. Бывало, пил и похуже, подумал Лапидиус.

Он хлебнул еще. Блаженство усилилось. Он сел подле старика и вытянул гудящие ноги. Голова склонилась на грудь, и на несколько мгновений он провалился в сон. Потом вскинулся, поморгал, чтобы не задремать снова, но усталость оказалась сильнее его. Опять голова упала на грудь, но на этот раз там и осталась.

Когда Лапидиус проснулся, то не сразу понял, сколько проспал. По опыту долгих ночей за лабораторным столом, могло быть часа два. Хольм возле него все еще храпел. Правда, тише и без того напряжения. Лапидиус встал, взял кружку и опрокинул остатки. Потом безжалостно потряс старика за плечи.

— Угу-угу, ик, хто ты, чртпдери?.. Что тты ттут…

Лапидиус украдкой вздохнул. Похоже, Хольм не только проснулся, но и малость протрезвел. Пришлось представляться заново и объяснять, что они уже знакомы.

— Хтак, Лапидиус, ик, значит, — старик посмотрел на свою правую руку, где должна была быть кружка. — Бог мой, не может быть! Сдохну от жажды!

Больше не обращая на Лапидиуса внимания, он вскочил, скользнул в свою берлогу, вылетел с лоханью и исчез в лесу. Лапидиус, разумно предположив, что он пошел за водой, приготовился ждать и тем более был приятно удивлен, когда Хольм чуть не сразу появился снова.

— Родниковая, — пояснил он. — Ничего нет лучше с похмелья. — Старик огляделся и заметил кружку. — Опять, ик, все выдул, — с сожалением удостоверился он, заглянув на донышко. — Ну ничё, все равно больше не хочу, каждый раз даю себе слово.

Он плеснул из лохани воды — Лапидиусу этот звук обласкал слух — и великодушно протянул кружку:

— Угощайсь, ты мой гость.

Гость не спеша отпил большой глоток, закрыв от удовольствия глаза. Вода была прозрачная и ледяная. Он чувствовал, как с этим глотком к нему возвращается жизнь, и решил впредь не ограничивать с такой строгостью суточный рацион Фреи, пусть даже она обмочится.

— Спасибо, хорошо! — он вернул кружку Хольму. — Скажи-ка, Хольм, не знаешь ли ты Кривую Юлию?

— Ище б не знать! До нее тут всего-то с сотню шагов.

И прежде чем хлебнуть водицы, он махнул рукой в непонятном направлении. Пил он долго и со вкусом, булькая и причмокивая, вода струйками стекала по его подбородку.

Лапидиусу показалось, что он ослышался. Если то, что сказал Хольм, было верно, то он находился прямо у цели. А он-то боялся, что топать еще не одну милю! Да, видно, он и вправду ходил по кругу.

— Так ты ее знаешь?

— Юлию? Ну, знать-то знаю, да дорожки наши расходятся, ежели понимаешь, о чем я. Она терпеть не может выпивох. — Старик хихикнул, рыгнул и вытер рукавом подбородок. — А что?

— Да так, ничего такого. Просто надо с ней поговорить.

— Ах вон оно что. Ну, да меня не касается.

— А не можешь подсказать, как к ней пройти?

— Уж раз ничего такого…

Хольм объяснил Лапидиусу дорогу и сделал это с небывалой точностью. Лапидиус переспрашивал несколько раз, и столько же раз старик давал одни и те же ответы. Должно быть, он великолепно ориентировался в лесу. Наконец, Лапидиус обрел уверенность, что больше не заблудится. Он поднялся:

— Спасибо за воду.

Хольм только махнул и отхлебнул еще глоток. Лапидиус уже собрался было идти, как вдруг ему пришло в голову еще кое-что:

— Скажи-ка, Хольм, а ты знаешь Кёхлин и Друсвайлер из Кирхроде?

— Да хто их не знает. Недавно попадались на глаза.

— Да ну! И где это было, в городе?

— Не-е, здесь. К югу от Энсбахского лога, наверху, на Оттенберг.

Лапидиус опешил. То, что старик встретил обеих женщин в лесу, было в высшей степени удивительно.

— А ты с ними говорил? Они сказали, чего искали в горах?

— Не-е. Сразу удрал, как увидел. Болотные кряквы! Больно злы на язык. Не-е, как увидел, дак давай уносить ноги.

Лапидиус попытался представить себе окрестности.

— Оттенберг ведь лежит напротив Цирбельхё?

— Угу, точно, токо ельника там нету. Да и повыше Оттенберг будет, много выше.

— И когда ты их видел?

— Когда? Уй, ну и вопросики у тебя! Да недель с пару как.

— Когда? Две недели назад?

— Ик, ну да. — Старик задумался. — Недели две… али четыре? А можа, пять.

— Точнее не помнишь?

— Не, пръятель. А оно те важно?

— Нет-нет, — Лапидиус сообразил, что ощущение времени Хольм давно пропил. Дальше расспрашивать было бессмысленно. — Спасибо за все, и хорошего тебе дня.

Лапидиус размашистым шагом покинул поляну. Перед тем как снова нырнуть в чащу, он еще раз оглянулся. Старик по-прежнему сидел на бревнышке, держа кружку с водой в руке. Взгляд его был рассеян, он все пожимал плечами, словно разговаривал сам с собой.