Может Эрик освободит мой рот, хочется поцелуя, хочется, чтобы он засунул язык мне в рот. Но он не делает этого, только трогает соски и трёт пальцем клитор.

– Я бы сожрал тебя, но пока попробую только твою девочку.

Он опускается передо мной на колени, я смотрю ему в глаза, он смотрит в мои. Протягивает руки, медленно раздвигает мне ноги и наклоняется к голому лобку.

И я чувствую, как тёплый язык ложится мне на клитор…

Волна возбуждения проносится по телу. Невероятное желание заставляет забыть о боли. Настойчивые движения языком вынуждают напрячься и потянуться всем телом.

Крепкие ладони Эрика держат бёдра, не дают им сомкнуться.

Я вздрагиваю при каждом новом касании языка. Это удивительная, чувственная пытка. Стоны мои всё смелее, я уже не скрываю эмоции от удовольствия, которое получаю. Оно расползается по телу в разных направлениях, и каждая моя клеточка его чувствует и получает. Это что-то удивительно потрясающее. Порочное и гадкое. Нежное и ласковое. Такое, от чего невозможно отказаться.

Пусть меня привязывают тут каждый день, пусть бьют этой палкой, но потом пусть коснутся языком моего клитора, вылижут его, заставят нервно пульсировать и бесконечно вздрагивать.

Я закатывала глаза, вздыхала, тянулась, напрягала руки, вытягивала шею. Я смотрела вниз, туда, где лицо Эрика. Если бы мои руки были свободны я бы схватила его за волосы и сильнее прижала бы к своей возбуждённой промежности, заставила бы его двигаться ещё быстрее. Ещё сильнее и крепче прижимала бы его.

Но он не спешил. Растягивал сладостную пытку, от которой просто взрывалось всё внутри, подчинялось движениям языка, и двигалось ему в унисон.

Когда он оторвался от меня и встал, я была даже недовольна. Потому что состояние моё было уже на грани. Ещё немного и тело задрожало бы волнами оргазма. Но оно не получило его, потому что Эрик поднялся, быстром движением подхватил мои бедра, приподнял и осторожно насадил моё трепещущее от возбуждения отверстие на свой член.

И вот теперь я поняла, в чём заключалась вся эта пытка.

Резкими движениями беспощадно он начал насаживать меня на свой член, а я прижатая к столбу и прикованная руками каждый раз ощущала боль, неудобство и жесткое трение.

Теперь я стонала не от удовольствия, а от боли. И теперь я поняла, почему он закрыл мне рот этим шариком. Если бы мой рот был открыт я бы просто орала. Руки мои почти выворачивались.

Каждое движение мука, сладостная и мучительная.

Боль и удовольствие сливались в одно целое. Секунда боль, секунда удовольствие. Этот невероятный коктейль заполонил мой разум. Заставил тело безумно двигаться в желании достичь поскорее блаженства не упустить его, даже сквозь боль.

Я чувствовала у себя внутри член Эрика и чувствовала его ко мне привязанность. Он отдавал мне всё, всю свою ярость и чувство. Он сам не делал мне больно, но делали больно цепи сковавшие руки.

И каждый мой стон приносил ему большее удовольствие.

Он мучил меня, но сказать, что я не хотела – не могу. Всё во мне старалось, угодить и ему. А он как безумный, как дьявол, как страшный кошмар, но в то же время как удивительный ангел приносящий блаженство.

Не знаю, в какой момент я посмотрела на него и поняла, что вот с самого этого дня не смогу без него жить. Пусть делает что хочет, бьёт, ломает, требует, трахает, нагибает, заставляет, я хочу быть с ним и выполнять все его приказы.

Не знаю в какой момент я вспыхнула разразившимся словно вулкан оргазмом и увидела перед собой не мучителя, а того, без кого мне не жить.

Он купил меня, похитил, скрыл от людей, закрыл, украл, избил – а я его хочу. Этого хочу. Он как будто дал мне яда, от которого я стала отравленной им самим. Помешанной на нём.

Вот сейчас в эти мгновения он получал не только моё тело, но и моё сердце, мою душу.

Он вставляет свой член, всё сильнее и сильнее. Я уже ничего не соображаю, обвисла. Склонилась на его плечо. Когда он зарычал прямо возле моего уха, я уже почти ничего не чувствовала. Ничего.

Голоса.

Откуда они?

Наверное сон заставляет ещё сопротивляться и позвать на помощь. Но я уже не хочу никого звать. И хоть боль в руках нестерпима, я всё-таки не буду кричать, чтобы мне помогли.

Но голоса не утихают, они рядом, близко.

Кто-то разговаривает. А я не могу открыть глаза. Мне больно, и я сплю.

Пара рук подхватывает меня и куда-то уносит.

– Эрик, – торопливо повторяю я, – Эрик.

Но голоса чужих людей, суетливые, тревожные, говорят мне, что это не Эрик. Это кто-то другой.

Приоткрыла глаза. Меня вынесли на улицу, там вижу машину скрой помощи. Что-то написано на непонятном языке. Где я?

Меня кладут на носилки и везут к этой машине.

– В чём дело, не надо, я не давала согласия, – голос мой слышен только мне.

Никто вокруг не слышит, никто не реагирует.

Снова пытаюсь открыть глаза и что я вижу…

Только один миг, всего один короткий миг я вижу Эрика, он стоит в наручниках, смотрит мне вслед, потом его толкнули и повели к машине.

Я попыталась приподняться, но в бессилии падаю.

Что всё это значит, не понимаю.

Эрик!

Я не хочу…

В больнице, куда меня привезли – очень шумно.

Впечатление, что это сплошной длинный коридор без стен, только с колоннами поддерживающими потолок и с множеством пластиковых штор разделяющих пространство на небольшие квадраты. Это и есть палаты для пациентов.

Людей толпа. Крики плачь, звон, стук. Множество разных звуков сливались в один, общий бесконечно гудящий звук. Уже через некоторое время я привыкла к нему.

Этот шум немного утихал только к ночи, тогда звуки становились отдельными. То там, то здесь.

Я лежала на кровати-каталке. Несколько раз её перемещали из одного квадрата в другой. Пока наконец не оставили в одном месте. За четырьмя голубыми шторами, спасибо хоть без аппаратов.

Честно сказать я не понимала, что от меня хотят.

Иногда приходил какой-то человек в штатском, разговаривал с полицейским охранником, который сидел рядом со мной на стуле и почти постоянно читал газету.

Часто охранник звонил по телефону. Долго с кем-то беседовал, смеялся. Только иногда поглядывал на меня, как будто вспомнив, что работа его заключается именно в наблюдении за мной. И что сейчас он делает что-то, чего делать нельзя, разговаривает по телефону.

Когда он вспоминал об этом, быстро выглядывал из-за шторы и, убедившись, что по близости нет никого, кто бы мог его за это упрекнуть, снова принимался хохотать в трубку и бить себя по животу.