швед потоптал так, что только кости трещали. Понимаешь?

— Что ты мне голову морочишь?

— Я хочу, чтобы ты и прочие мои родичи подумали над моими словами. Вы ведь не только себя топите в сортире, не только меня с мамой туда тащите, но и России гадите словно псы шелудивые.

Дед от этих слов вскинулся, сверкнул глазами, но промолчал.

Леша тоже не продолжал. Ждал реакции.

— Чего сидишь? — буркнул Петр Аврамочив, нарушая тишины. — Иди куда шел. Али не все сказал?

— В ближайшие два-три года многое решаться станет. Зерна отделятся от плевел. И я очень вас прошу — думайте, что делаете. Меня малолетнего не слушайте. Никого не слушайте. Сами мозгуйте. Река ведь вскроется. И тех, кто оказался не на той стороне, смоет. А кто я без вас? И кто вы без меня?

С этими словами Алексей встал с лавки и отправился вслед за тетей. К маме. Дед же проводил его хмурым взглядом.

— Вот ведь черт языкатый… — тихо буркнул вошедший в палату его брат Петр Аврамович Меньшой.

— Все слышал?

— Слово в слово.

— И что думаешь?

— Что нам нужно крепко помозговать. Он как про старые иконы сказал — тоже вспомнил. Другие там ратные люди стоят. Не врет стервец. Может и в остальном также?

— Может, пока он тут, отчитаем его на изгнание нечистой силы? А я перед Ромодановским всю вину на себя возьму.

— А зачем?

— Так сам видишь — бесенок.

— Так ведь наш бесенок. И он, мнится мне, дельное говорит. Милославские мягко стелют, но…

— Этот бесноватый думаешь лучше?

— Как по мне этот стервец далеко пойдет. Если ему кто головенку за длинный язык не открутит…

Тем временем царевич настиг тетю, которая о чем-то болтала со служанкой.

— Как там мама? — спросил парень. — Вы так быстро поговорили?

— Видеть она меня не хочет.

— Вот как?

— Тебя тоже.

— Это мы сейчас решим… — произнес царевич и уверенным шагом направился к маме.

— Постой! — воскликнула служанка, забегая перед парнем и разводя руками, перегораживая тем проход. — Она и тебя велела не пускать.

Алексей остановился.

И взглянув в глаза этой служанки спросил:

— Ты смеешь останавливать наследника престола?

— Царица приказала… — прошептала служанка.

— Вот ее слова услышу и подумаю — подчиняться али нет.

— Не пущу.

— Ежели упадешь — голову береги.

— Что? — не поняла служанка.

Алексей же, сделав короткий разбег врезался в нее всем своим невеликим телом. В мягкое пузико. Успев заступив не то, что ногой, а почти что телом ей под колено. Та ведь раскорячилась, широко расставив руки и ноги. Так что ее мягкая тушка не устояла и опрокинулась назад.

Парень же через нее ловко перескочил и юркнул к маме.

— Я же сказала, что не хочу тебя видеть. — прошипела Евдокия Федоровна, не поворачиваясь к сыну.

— Ты что творишь! — повысил голос царевич. Пискнув это своим детским голосом настолько жестко и грубо, насколько мог. Отчего мама соизволила обернуться и со смесью раздражения и удивления уставиться на него. — Сидишь тут как побитая собака! Уже вся Москва судачит, что ты признала в этой шлюхе равную.

— Что ты несешь?! — раздраженно воскликнула мать.

— А ты думаешь царица бы обиделась на слова шлюхи? Ты ведь этой своей выходкой только подняла ее в глазах окружающих. Стали даже болтать, будто бы она новая царица. А ты — так.

Евдокия Федоровна зло прищурилась, но промолчала.

— Мама, чего ты этим добьешься? Тебя закроют в монастырь. Папа возьмет себе новую жену. Она родит ему еще одного мальчика. И меня отравят или еще как изведут. И себя сгубишь, и меня. Этого хочешь?

— Не говори глупостей.

— Ты мало уделяла внимания истории. А ты почитай. Такое в былые годы сплошь и рядом творили. Хочешь, чтобы я сдох? Так и скажи. И я уйду. Что молчишь?

— Сынок…

— Ты — царица. Ты себя не на помойке нашла. Чтобы не сказала тебе эта баба, все пустое. Ибо она шлюха, а ты жена царя и мать наследника. Понимаешь?

— Ненадолго.

— А это от тебя зависит.

— Если бы… твой отец…

— Мой отец нуждается в женщине, — перебил ее Алексей, — которая бы им гордилась, его ценила и его поддерживала. Во всем, что он делает. Думаешь почему он искал утешения у этой шалавы? Я поспрашивал. Так она его во всем поддерживала. Петя ты молодец. Петя давай. Петя я верю в тебя. И так далее. А ты? Что делала ты?

Царица промолчала.

— В общем — приводи себя в порядок и приезжай к тете Наташе.

— Это еще зачем?

— Будем придумывать как вытаскивать нас с тобой с того света. Или ты думаешь я зря отца развлекаю подарками? Ну это ладно. Сейчас главное — вытащить тебя из этой норы. А то — раскисла. Сидишь тут — сопли пузырями пускаешь, а эта торжествует. Ведь выходит — она победительница, а не ты. Ведь как принято судить? Кто на поле боя остался, за тем и победа…

Сказав эти слова парень не прощаясь вышел.

Глянул на служанку.

— Не сильно ушиблась?

— Головой только о пол приложилась. — потерев затылок недовольно произнесла она.

— Будет урок. Если я приказал — выполняй впредь.

— Но царица…

— Я наследник престола. Не она. Понимаешь? И она моя мать. Мало ли с ней что там случилось? Мне войти к ней всегда можно.

— Ты какой-то злой… — заметила Наталья Алексеевна. — С мамой твоей все хорошо?

— Хворала она. — громко, даже излишне громко произнес Алексей. — Но обещалась скоро в гости приехать. Оттого и злой, что мне о том не сказали. Словно не родной я ей. Пойдем от сюда.

Когда Алексей и Наталья Алексеевна отъехали, тетя спросила парня:

— Ну и зачем весь этот театр?

— Глупый мотылек догорал на свечке, жаркий уголек, дымные колечки. Звездочка упала в лужу у крыльца. Отряд не заметил потерю бойца.

— И что это значит?

— Ты же видишь, что происходит. Анна по дурости своей наступала на старую мозоль маме. И теперь не только мама, но и все Лопухины чувствуют себя оскорбленными. Федор Юрьевич ведь даму Монс не наказал за длинный язык. Отчего вся моя прошлая попытка отвратить Лопухиных от Милославских пошла коту под хвост.

— И что же? Называя Петра Аврамовича старым чертом, ты сумеешь его как-то сманить? — усмехнулась тетя.

— Грубо. Согласен. Но я старался палочкой его потыкать. Растормошить. Взбодрить. А то совсем закис.

— Думаешь поможет?

— Думаю. Я потыкал палочкой. И попутно попытался донести, что они самоубийцы. Теперь же нам остается только ждать.

— Ты не по годам рассуждаешь. Опять сошлешься на учителей? — хмыкнула тетя.