к спеху, все пути заново открыты, дураком надо быть, чтобы не пользоваться второй молодостью.

Первый пар в бане пошёл пробовать сам. Потом мужики толпой привалят, не посидишь толком.

— Саня, ты тут? — зашёл в самый нужный момент Налымов.

— Заходи и закрой дверь, — распорядился я, поддавая пару.

— Понял, — сориентировался тот.

Веники уже поспели, поэтому я распластался на полке и кивнул Налымову: парь. Ох, хорошо!

— Иди, окунись, — предложил он.

А я как раз хотел спросить, купаются-нет ли в старом котловане, что плещется буквально под окнами. Оказалось, купаются, и ещё как! С бани сам бог велел занырнуть.

С воплем: «Эге-гей!» — я промчался по доскам к воде. Хорошо-то как. Далеко не поплыл, а выбрался обратно на дорожку. Пойду теперь Налымова парить, он уже прогрелся.

— Саня, ты где так научился? — покряхтывая, сползал он с полка.

Знал бы ты, Налымов, скольких людей я в своей жизни перепарил — и друзей, и клиентов в поездках. Казалось бы, пустяк. Но из таких пустяков и складывалась моя репутация как организатора незабываемых поездок. Я даже как-то банный тур по Прибайкалью возил. Потом понял, что пора завязывать, не то сопьюсь к хренам, потому что баня без водки — деньги на ветер. Зато корешей у меня из этих туров было — во всех отраслях жизни — от сантехников до депутатов. Теперь всё обнулилось, конечно, но никогда не поздно начать сначала. Баню все любят, даже партийные функционеры, даже если официально они считают её мещанством и пережитком тяжёлого прошлого.

Мы были безраздельными хозяевами бани целый час. Подбросили ещё дров в печку, поддали пару и парились по второму разу. Распаренные, сидели в простынях в предбаннике. Эх, пива бы! А потом к нам потянулся народ, начал греметь оцинкованными тазами, плескать водой, и мы поняли, что пора закругляться. Сейчас попросят нас на выход. Ну и ладно, моё банное эго довольно, всё равно нам пора. Раечка настойчиво напоминала сегодня, что ждёт нас. Я идти не хотел, но Налымов твёрдо туда собрался.

— Надо, Саня, надо, — каким-то незнакомым тоном сообщил он.

И я усомнился, а не мент ли он всё-таки.

Чистые принаряженные гости стягивались от общаг. Похорошевшие женщины в туфлях-лодочках, лёгких цветастых платьях с брошками и бусами, с накрученными кудрями. Картинка! Мужики вызвали во мне сначала усмешку, а потом и форменный ржач: широкие клёши, узорчатые рубахи с остроконечными воротниками, кто-то в галстуке, а один даже при бабочке. И с букетом из лютиков и иван-чая. Ого! Похоже, Раечкин воздыхатель. Ну что же, на всякую Фиону найдётся свой Шрек.

Мы несли бутылку Столичной, невесть где добытой Налымовым.

— Уметь надо, — поучительно воздел он палец, и мы двинулись на музыку и смех.

Ого, да у них катушечник «Маяк», который голосом Высоцкого рассказывает про Тау Кита.

Пока Налымов воспевал достоинства именинницы, я сбежал под предлогом проверки коптильни. По моим прикидкам, даже советская кура за три часа должна была прокоптиться. Потыкал в стратегических местах алюминиевой вилкой, облизнулся на запах и пошёл докладывать.

— Кура готова, — отрапортовал я хозяйке и нырнул за широкую спину Налымова.

Судя по её лисьему взгляду, меня заочно назначили мальчиком на побегушках, а я не был согласен. Не мальчик.

Пока мы здоровались с гостями, я не переставал ржать про себя. Мало помню эту моду, больше по старым фоткам, но какая она забавная. Да, у нас мода тоже не айс, но к ней я как-то попривык, а когда неподготовленному зрителю этих петухов во всей красе показывать начинают, охота ржать. Налымов всё понять не мог, чего мне так весело.

— Ты не угорел ли, Саня? — беспокойно спрашивал он, а у меня уже щёки болели от сдерживаемого смеха.

Пока мужики ходили в робах, всё было ничего, а сейчас ну просто цирк все эти усы, баки и прихипованные стрижки. И брюки с клёшами. Как хорошо, что у меня нет клешей. И как жалко, что нет телефона, чтобы запечатлеть и разослать по дружбанам.

Как только я вспомнил про друзей, веселье разом кончилось.

Эх, где-то мои мужики теперь. Надеюсь, у них всё благополучно, и моё исчезновение не сильно по ним ударило. Труп-то мой наверное здесь остался, раз я его видел. Чёрт! Прибрать бы надо и похоронить. Офигеть забота — как самого себя похоронить. Если конечно зверьё не растащило. Но есть подозрение, что к этому чёртову кратеру никакой зверь не подойдёт, уж они-то чуют неладное, в отличие от двуногих сапиенсов.

Все как раз зашумели, зазвенели рюмками, потянулись ко мне. Я молча опрокинул, ни с кем не чокнувшись. Тьфу, ну и мысли меня посещают.

— Саня, ты сильно не налегай, — прищурившись, попросил Налымов.

— Не учи учёного, — буркнул я. Науку, как оставаться трезвым среди любого застолья, давно постиг. За последние лет двадцать ни разу не напился так чтобы до отключки.

А вот наш хлебосольный хозяин скоро будет готов, если продолжит в том же темпе.

— За Михалычем лучше смотри, — кивнул я Налымову. — За меня не беспокойся.

Начальник пришёл не один — с Леночкой из конторы. Интересно, просто секретарша или любовница? Больно уж молодая. Я на таких давно привык любоваться издалека — разница-то ого-го, да и кому эти проблемы потом нужны? А сейчас подумал и понял, что теперь-то получается, мне на таких и надо смотреть. Не на Раечку же. Беда в том, что девушки до тридцати сплошь дуры. Много раз в этом убеждался. У них к четвёртому десятку только мозги проклёвываются, и то не у всех. Некоторые блондинками до старости остаются.

Вот Раечка, судя по тому, как усердно из себя строит дурочку, тётка с мозгами. Мужики к ней и так и этак, а она улыбается всем, а на брудершафт пьёт с Юрием Михайловичем. На правах хозяйки усадила его рядом, сама подливает и подкладывает закуски.

Леночка, как самая молодая и симпатичная, пользовалась бешеным успехом, но в глазах её читалась паника. Не по душе такие ухажёры. Особенно один усердствовал, дружбан того, что меня в столовой узнал.

Налымов не отставал от других, травил анекдоты, в какой-то момент я его даже с гитарой и папироской в зубах увидел. Рядом с тем самым скользким Иваном, начальником ВОХРа. Я только диву давался. Дело не моё, но что-то тут не клеится. Ко мне подсел давешний знакомец из столовой. Как