Алистер с присущей ему методичной серьезностью, в которой Лора старается разглядеть что-то трогательное, посвятил ее в тайны своего брака, заключенного при посредстве его первых нанимателей и Мициных опекунов: славного (славного ли?) доктора Орсаг-Надь с супругой, тоже доктором. Принудительная диета, вспышки гнева и миллион недостатков, которые нашла в нем жена, – обо всем этом Лора знает. Впрочем, у ее соперницы кроме красивых глаз и осиной талии есть и другое оружие – благословение святой католической церкви, которое Алистер, хотя и не католик, считает ненарушимым. Не то чтобы Лора хотела бы выйти за него замуж. Она просто хочет быть замужем.

Все это неважно, думает она, следя за ними, как курица за лисой, из-за груды кожаных аксессуаров. Хотя ей это не по карману, она все же купит Марине подарок. Лора сглатывает комок, но в горле остается пыль, или пепел, или печаль – что-то, от чего никак не избавиться.

Проходит около часа. Лора отпивает глоток горячего кофе, сажает на грудь пятно, размазывает его салфеткой, просыпает сверху сахар с пирожного и решает пойти в уборную. А затем резкий поворот – и она с размаху врезается в Мици, несущую серебряный поднос, полный чашек. Посуда летит на пол; Мици, после секундного колебания, тоже.

– Иисус Мария!

– О боже, простите, пожалуйста! – восклицает Лора. – Я сейчас…

Зал замирает. Мици, распростершись на паркете, осторожно трогает лодыжку. Алистер, квалифицированный врач и законный супруг, опускается на колени, будто в замедленной съемке. Он смотрит на Лору – гневно, страстно или умоляя о понимании; после стольких тайных свиданий она, казалось бы, должна в точности знать, что у него на уме, но она не знает.

– Это… это… – говорит Мици, словно пытается всех успокоить, но не находит слов. Акцент у нее немыслимый, даже по венгерским стандартам. – Я надеяться ходить.

– Простите, простите, – повторяет Лора. – Какая же я дура…

– Нет, не дура, – отвечает Мици. – Но вы очень больше, чем я, и… Ой!

Коленопреклоненный Алистер нашел больное место на подъеме балетной ступни с голубыми прожилками. Опустив взгляд на его залысину, Лора наблюдает, как ухоженные пальцы щупают худую бледную икру. Как тяжело вдруг стало дышать…

– Идти можешь? – спрашивает Алистер.

– Я… наверное, да.

Нежным, профессиональным жестом он кладет ее руку себе на шею и помогает встать. Со всех сторон поднимается шепот – к счастью, не на английском.

– Я… какой кошмар, – мямлит Лора.

– Пожалуйста, – говорит Мици Саджен. Лора уступает дорогу. Когда мимо проходит Алистер, ее душевное состояние медленно падает до уровня пола. Лора опускается на колени, чтобы собрать осколки. Мици с дрожью в голосе говорит:

– Моя сумка.

– Я подниму, – отвечает Лора, но Мици, вцепившись в Алистера, успевает раньше.

– Не трогать, – шипит она Лоре в лицо.

А потом они с мужем уходят.

В деревне Гай обретает смысл. Марина видит поля, в которых он будет резвиться, и коров, на чьем молоке, вероятно, росли все эти крупные белые зубы.

Вест-Нойл оказался до обидного непримечательной станцией в кругу убогих сарайчиков: голубизна небес, печаль нагих деревьев. Гай в угнетающе ярком футбольном свитере идет через шоссе навстречу легковому «универсалу». Внутри может поджидать кто угодно. Дома не знают, куда Марина отправилась.

Она хватает сумки, словно те набиты важными медикаментами, и идет вслед за Гаем.

Они приближаются к автомобилю – старому, грязному и, кажется, отчасти деревянному: задние окна по краям подернуты мхом. Впереди на изодранном пассажирском сиденье стоит ящик мармелада; рядом, уцепившись пальцем за руль, сидит женщина с длинными светлыми волосами, улыбчивая, худая и миловидная. На ней грязно-серые джинсы и поеденный молью свитер. Ого, думает Марина: прислуга.

– Это мама, – говорит Гай и хлопает ее по плечу.

– Ну, Марина… – Серо-зеленые глаза встречают Маринины в зеркале заднего вида, пока сама миссис Вайни, зажав в зубах парковочный талон, мастерски подает автомобиль к турникету. – Очень рада наконец-то с тобой познакомиться, – говорит она голосом ведущей радионовостей.

– О! – краснеет Марина. От робости она будто светится изнутри; все ее движения неуклюже преувеличены. – Всегда пожалуйста.

Гай ерошит ей волосы.

– Милашка, правда?

Как ни старайся, а в вежливости за миссис Вайни не угнаться.

– Мы ужасные эгоисты, что затащили тебя в такую даль, – говорит она и хвалит Марину за то, что та привезла с собой хорошую погоду. – Боюсь, у нас тут смертельно скучно. Надеюсь, ты не пожалеешь, что приехала.

Марина пытается ответить любезностью на любезность, но еще больше конфузится. Миссис Вайни не носит сережек. Марина, к счастью, оставила Жужины гранатовые клипсы в косметичке, но не прокололась ли она в чем другом? Знать бы, есть ли у миссис Вайни часы; что-то подсказывает Марине, что нет, и она тайком снимает свои. Гай смачно рыгает, вгоняя ее в краску, но его мать говорит только: «Гайчик, это обязательно?», и Марина отворачивается к окну, пытаясь скрыть потрясение. Вся ее лучшая одежда, новая зубная щетка и подарок миссис Добош – шапочка для душа от «Либерти» – утрамбованы в сумке, неуклюже зажатой между лодыжек. Не слишком ли туго она набита? О ночевке Гай не упомянул.

От него вообще мало пользы. Он перепачкал подбородок горячим шоколадом и всю дорогу дразнит ее из-за красно-желтых тюльпанов, купленных на вокзале в подарок для миссис Вайни: изображает разные жесты и подмигивает, а Марина яростно трясет головой, чтобы он перестал. Теперь он взялся описывать недавние выходки Генри, Бенно, Ника и Джайлза Йо, о которых миссис Вайни, похоже, наслышана. Марина тем временем пытается пригладить волосы и обрести способность к разговору.

В автомобиле пахнет гниющей кожаной обивкой, яблочными огрызками и палой листвой.

– Вы увлекаетесь садоводством? – вежливо спрашивает Марина, вызывая у Гая приступ хохота, который заканчивается новой отрыжкой. В школе рыгающие мальчики повергают Марину в ужас; если бы кто-нибудь услышал подобный звук от нее, она не смогла бы смотреть этому человеку в глаза. Что она вообще здесь делает – в чужой машине, с каждой минутой все дальше от города, да еще без пальто? Вспотевшие пальцы вцепляются в сумку, как вдруг…

– Ой!

– Что?

– Ничего, – говорит Марина, впервые осознав весь масштаб предстоящего испытания.

– Глупенькая, скажи.

– Просто… там… там на полу мертвая птица.

Тишина похожа на высосанный леденец.

– Правда? – произносит наконец миссис Вайни. – Какая?

– Дурочка, – говорит Гай. – Это же бражник. Ты так сказала, будто сюда зяблик залетел или еще кто. Поползень, ха-ха!