Догадаться можно было уже тогда, но Лора ничего не заметила. Когда он стал пропадать – сперва часами, потом сутками, а после и вовсе исчез, – это было ужасно, но вместе с тем принесло облегчение. Безделье, пьянство, ссоры на пониженных тонах, бесконечные обещания стать другим человеком – все осталось в прошлом. Теперь ей нужно присматривать всего за одним ребенком, утешала она себя. А потом им стало не на что жить, и по настоянию Рози, решившей, что Марине нужна семья, они переехали – разумеется, временно – в Вестминстер-корт. Марина свыклась, хотя и отказывается говорить об этом. Все они свыклись, даже бедняжка Рози, которая делает вид, что «Пэтэр» всего лишь уехал куда-то из-за работы, как Роберт уехал в Австралию.

Где же он был? В коме? В открытом море? Письмо, неожиданно здравое и покаянное для человека в его положении, туманно ссылается на друзей. Не намек ли это на двоеженство? Лора и не догадывалась, как это унизительно – знать, что все это время он был жив. Казалось, проще его ненавидеть, пытаться забыть. И хуже всего, теперь появилась надежда.

Потому что с его возвращением все может измениться. Она невидящим взглядом смотрит на вышитый транспарант над распашными дверями:

Если он вернется, думает Лора, Рози простит невестку за то, что та обратила в бегство ее святого сына. Марина смягчится. Можно будет даже исполнить свою давнюю мечту: позвонить в приемную директора Кум-Эбби, в этот обшитый деревом замок, распространяющий отраву, и приказать им отправить Марину домой.

«Дура. Твой бывший муж, – напоминает она себе, – ни на что не годный бездельник, пьяница и эгоист. Он принес семье (и больше всех – дочери) достаточно горя. Это не должно повториться».

– Лора?

Она поднимает голову. Рози, Ильди и Жужи, ничего не подозревая, смотрят с вершины лестницы.

– Что там, дорогуша? – спрашивает Ильди.

Разве они не свыклись с судьбой, разве жизнь не вернулась в прежнее русло? Марине ни к чему такие переживания. Прежде чем уничтожить все, что у них есть, нужно перечитать письмо – тщательно, в одиночестве.

– Я…

Представить только, что она объявит о возвращении Петера, а он обманет их надежды: эти немытые волосы, эти большие опасные глаза. Последние тринадцать лет в Вестминстер-корте строили баррикады. Нельзя просто так открыть дверь и впустить ураган.

– Лора? Что там?

– Я…

Она все расскажет. Конечно, расскажет. Даже когда рука по своей воле возвращает письмо в карман, Лора намерена поступить правильно. Только дайте ей время.

Разумеется, Марина не собирается ехать к родителям Гая. Однако в перерыве между уроками голод и тоска по матери приводят ее в школьную кондитерскую, где остальные ученики проматывают деньги на голубую шипучку и отвратительное, отдающее маргарином печенье под названием «Слайс». Марина покупает драже из шербета, и тут появляется Гай.

– Ну как? – спрашивает он.

– Что?

– Чем вечером занимаешься?

– Иду на прослушивание в хор.

– Ты же говорила, что не умеешь петь.

– Знаю, – сухо отвечает Марина, озираясь по сторонам, потому что она изменщица и не может перестать думать о Саймоне Флауэрсе. – Но попробовать нужно.

– Видишь? Тебе ничто не мешает поехать со мной – отдохнешь, развеешься, не то что с этими даунами. Не делай такое страдальческое лицо, ты знаешь, о чем я. Если встретимся в Меме в четверть второго, то успеем на поезд.

«Нет, – думает Марина. – От твоего отца у меня мурашки по коже, а мать будет смотреть на меня свысока. Я не могу».

Потом она представляет, как расскажет об этой поездке Урсуле. И семье: ее родные ценят отвагу, а превыше ее – знаменитостей. Жужи однажды стояла в очереди к мороженщику рядом с леди Антонией Фрейзер[9]; в пересказах этой истории они стали близкими подругами. Родные Марины рассчитывали, что в Кум-Эбби будет полно детей знаменитостей самого разного сорта: не только таких, с кем они сами водят дружбу (чешский дипломат, друзья леди Ренаты, неубедительно британский дирижер по имени Джордж Артур), но и куда более впечатляющих – аристократов. Что ж, Марина взрослая и все понимает. Никто не хочет, чтобы она, по примеру соседских внучек, пекла венгерское печенье, брала по воскресеньям уроки народных танцев, а потом вошла в семейное дело. Ей желают лучшей судьбы.

«Боже, – думает Марина, – пожалуйста, пусть я оправдаю их ожидания. Пусть никто не заметит моего убожества».

– Хорошо, – говорит она вслух. – Да, хорошо.

Это похоже на извращенный англиканский праздник. Люди здесь могут (на самом деле должны) покупать: расписные кольца для салфеток и расшитые прихватки; бижутерию от Дьордя и благоразумно свернутые колготки телесного цвета из «Фемины»; сувенирных целлулоидных кукол в народных венгерских костюмах; кассеты с цыганской флейтовой музыкой; сушеные грибы, салями, плетенки чеснока. Чей-то муж-англичанин из благих побуждений расставляет на полке со старыми книгами детективы Дика Френсиса, инструкцию владельца «Остин Ровера» 1973 года и путеводители по швейцарским спа-курортам. Воздух стал сизым от сигаретного дыма. На отдельном прилавке стоят фарфоровые чашки с кофе и коричневый кристаллический сахар, по которому все сходят с ума. И, конечно, еда: фаршированные перцы, блины, курица, стынущая под одеялом из фольги; кое-что уже разложено по белым тарелкам из термостекла с узором, изображающим сбор урожая. А на алтаре в центре зала – кондитерская палатка, за которой восседает Зофья Добош (для друзей – миссис Добош): покровительница искусств, хозяйка «Фемины» и в свое время (хотя время это прошло) владелица знаменитого гастронома в Сохо.

Вокруг нее порхают старушки, расхваливая кружевную скатерть миссис Добош, букеты миссис Добош и творения пожилой протеже миссис Добош по имени Руди – все знают, что когда-то она служила в великой кофейне «Жербо», а теперь прозябает в Холлоуэе.

– Нэз. Красиво, нем? – спрашивает Рози. Лора покорно кивает, но этого мало: нужно обернуться и умильно посмотреть на фисташковые миньоны, разложенные на манер чешуи какой-то гигантской рыбы. Лора обводит взглядом «кринолинки», «осиные гнезда», «медвежьи лапы», «радость башмачника», пирожные «Принцесса Анна» и «капри из дамы» («Простите? А, “Каприз дамы”»); ромовые безе с фундуком, марципановые рогалики, пирожки со сливой, каштаном и горькой вишней, ореховое ассорти, сырные медальоны, сладкие клецки с капустой, огромные пралине и вафли «Пишингер», не говоря о тоннах бейгли, доставленных от будапештского бейглимайстера.