Последствия сексуальной революции – это ослабление прочности союзов и та самая трудность любви, о которой современная культура кричит во все горло, не предлагая ничего взамен. Никакого лекарства от тупого равнодушия, от которого нынешние поколения страдают, пожалуй, больше, чем их предки (“пожалуй” – ибо как это измерить?).

Кино еще в начале 1960-х годов констатировало стремительное ухудшение нравов, критикуя (как правило, неискренне) моральный упадок молодых. Эта критика стара как мир. Учителя любят повторять, что на старинных вавилонских табличках были обнаружены тексты о том, как испортились нравы молодежи. Нравы, безусловно, меняются, но нужно объективно оценивать, каждое ли такое изменение к худшему.

Несомненно, снизился возраст сексуальной инициации. Большинство молодых людей познают физическую близость намного раньше, чем их родители и деды. Они открывают ее, будучи менее зрелыми эмоционально, поэтому половой акт не становится для них столь значительным переживанием, как это было когда-то. Прежде чем задать вопрос, хорошо это или плохо, следует уточнить, о каком благе мы говорим. Живется ли современным людям легче благодаря тому, что они без проблем могут удовлетворить свои сексуальные потребности? Если исходить из того, что главное в жизни – комфорт и чем меньше напряженности и препятствий, тем лучше, то ответ будет утвердительным.

А если взглянуть шире и поставить вопрос о развитии человечества и смысле нашей жизни на Земле? Для меня этот смысл заключается в том, что человечество растет как материально, так и духовно. Но способствует ли человеческому росту легкая и комфортная жизнь? Я уже хочу не задумываясь ответить “да”, как в голову приходит мир спорта. Спортсмены развиваются, преодолевая искусственные препятствия. Они учатся превозмогать боль, живут в строгой дисциплине и, перерастая собственные ограничения, достигают победы прежде всего над самими собой. Сегодня большой спорт превратился в индустрию. Он коррумпирован, продажен, но вызывает всеобщие эмоции, как будто люди видят в этих гладиаторах идеал, к которому сами перестали стремиться. Спорт – своего рода проекция идеальных представлений о нас: здоровых и ловких, дисциплинированных, твердых, последовательных. Эти мечты настолько сильны, что никто не протестует против сказочных заработков современных гладиаторов. Люди, играющие в жизни общества намного более важную роль, например учителя или врачи, не могут даже представить себе зарплаты звезд футбола или тенниса.

С Даниэлем Ольбрыхским и Майей Коморовской. “Семейная жизнь” в конкурсе Каннского кинофестиваля, 1971 г.

Я стал описывать спортивную жизнь, чтобы перейти к мотиву самоограничения. В спорте человек отказывается от многих удобств и удовольствий, чтобы извлечь максимум возможностей из своего тела. Похожим образом поступают аскеты (как верующие, так и атеисты). Любой человек, желающий достичь определенного развития, в чем-то себе отказывает, ограничивает себя в согласии с простым принципом “услуга за услугу”.

С этой точки зрения можно понять, почему в традиции католической церкви существует запрет на секс до брака (мало кем соблюдаемый) и еще более непрактичный запрет контрацепции. Думаю, к ним нужно относиться как к выражению высших идеалов и высших требований, которые человек может перед собой поставить. Но почти никто не говорит о том, как высоки эти идеалы и какое количество людей могут и хотят к ним стремиться. Среди высших идеалов есть и такие, что еще реже воплощаются в жизнь: “если тебя ударили по одной щеке, подставь другую” или – самый главный в христианстве – “люби ближнего, как самого себя, и люби врагов своих”.

Пытаясь избежать обвинений, что в книге, носящей светский характер, я обращаюсь к христианству как высшей инстанции, постараюсь сделать похожие выводы, отталкиваясь от ценностей, не связанных с религией: жизнью человека, гуманизмом в чистом виде. Существование людей – это благо. Мы радуемся жизни и стремимся улучшать ее и оберегать, если развитию человечества что-то угрожает. Хорошо, если люди и дальше будут жить на нашей планете, совершенствоваться, испытывать глубокие чувства, а в своих поступках превосходить самих себя (ибо это высшая мера человека – преодолеть себя, свои ограничения и обстоятельства, то есть достичь свободы).

Способствует ли всему этому банализация любви, если у нас нет ничего взамен, нет иной столь же сильной мотивации, как половой инстинкт (и инстинкт самосохранения)? Идет ли на пользу легкость в удовлетворении желаний или же она лишает нас динамики, так же как, предположим, отсутствие проблем с пропитанием делает человечество пассивным и ленивым?

Возврата к прошлому быть не может. Невозможно запретить контрацепцию, и ни один разумный человек не предложит людям голодать, потому что это им полезно. Но если применение силы исключено, остается вариант уговоров. Можно убеждать самого себя и других в необходимости самоограничений. Этот постулат для меня проявляется в жизненной позиции, которую иногда весьма претенциозно называют аристократизмом духа. Ее суть в том, что нужно очень высоко устанавливать планку и не опускаться ниже определенного уровня. Например, есть не тогда, когда что-то подвернется под руку, а совершая сознательный выбор. Аналогично с сексом. Никаких унизительных отношений. Если есть любовь – есть и секс. А если только вожделение – то аскеза. Реальны ли эти требования, тем более что формулирует их человек пожилой, все желания которого ослабли? Быть может, это полная утопия? Ответа нет. Зато есть открытый вопрос, который задает себе каждый человек: можно ли обуздать инстинкты или это столь страшная сила, что любая попытка сопротивления нанесет нам ущерб? Мне и самому удивительно, как много вопросительных знаков я ставлю, однако моя роль – спрашивать и надеяться, что читатель будет искать свои ответы.

В киносценарии, который я хотел бы процитировать, пожилой врач разговаривает с девушкой, встречающейся с парнем-католиком. Это сцена из фильма “Дополнение”, сделанного из тех фрагментов, что остались после съемок моей предыдущей ленты “Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем”. К кускам, выпавшим из нее при монтаже, я доснял историю своеобразной молодой пары – Ханки и Филипа, которые предъявляют к себе высокие требования и с трудом пытаются им соответствовать.

В ролях: Збигнев Запасевич, Моника Кшивковская, Павел Окраска и Кароль Урбаньский.

В спортзале для альпинистов Анджей подстраховывает мужчину, лазающего по потолку, словно паук. Он спускается, запыхавшись, снимает страховочные ремни и отдает их Филипу, который ждет начала тренировки. Анджей на подстраховке. Они остаются одни. Филип торопливо забирается наверх, как будто не хочет разговаривать с братом. Анджей наблюдает за его поведением с иронией.

Анджей. Что это ты такой разгоряченный?