— Зачем же вы разбили собственные телефоны?

— Чтобы жена вам не позвонила.

— Мне?! — Андрей в полном замешательстве потряс головой.

— Вам. В полицию. — Броди, потупив голову, уставился на носки собственных ботинок. — Я сорвался. — В голосе зазвенело отчаяние. — Мы с женой повздорили. Не помню из-за чего, наверное, из-за того, что я выпил. И я…

— Но почему вы боялись, что она позвонит в полицию?

— Потому что я ее ударил…

Броди не поднимал взгляд и от стыда перешел на шепот.

— Ага, — понял Андрей.

Что ж, ничего сверхъестественного, как выясняется.

— Такое со мной впервые. Потом я понял, что натворил, и последние пару часов просто дожидался, пока протрезвею, чтобы вернуться и умолять ее меня простить. — Броди внезапно вскинул подбородок. — Я во всем виноват. Если бы я не ушел из дома, был бы там, когда ворвался преступник, и смог бы…

— Как же вы не понимаете? Теперь у вас есть правдоподобный предлог, чтобы позвонить.

— В смысле?

— Звоните просить прощения и выясняете, что происходит. Настолько естественный поступок, что преступник ничего не заподозрит. Вы точно все телефоны расколошматили? А сотового у вашей жены нет?

— Я забрал. Вот он, в кармане.

— И у сына нет?

— Нет.

Андрей изо всех сил старался не выдать ликования. Теперь можно не беспокоиться, что Петр успел вызывать полицию до того, как пуля оборвала телефонный провод. Петр надежно отрезан и не может связаться ни с кем.

— Начертите план дома.

* * *

— Петр, противники Хасана неоднократно пытались его убить. Мир им не нужен совершенно. Слишком большие деньги делаются на взрывах автомобилей, припаркованных у рынков, и отстреливании израильских патрулей.

Каждую неделю деньги поступают мешками — пожертвования со всего мира, миллионы, собранные сочувствующими, теми, кто считает, будто конфликт разжигается лишь на территориально-религиозной почве. А на самом деле тут замешаны люди весьма специфических занятий, состоящих в том, чтобы сеять насилие и смерть. Уже много десятилетий они не знают другого дела. Если наступит мир, откуда возьмутся мешки денег? При всем том влиянии, которое речи Хасана оказывают на последователей, маловероятно, что ему удастся добиться мира. Однако оно растет, и противники опасаются, а значит, хотят его гарантированно подорвать.

Узнав о беременности жены, Хасан, испугавшись за ее безопасность, переправил супругу в Штаты. С июля она инкогнито проживала в Санта-Фе — тут есть небольшая мусульманская диаспора, объединяющая людей, преданных идеям Хасана. В ноябре он сам тайно приезжал сюда, чтобы наблюдать жену в последние недели беременности и принять младенца. Однако он уже считал, что поступает неправильно, пряча супругу в укромном месте. Разве имеет он право требовать каких-то жертв от своих последователей, если сам не готов на них пойти?

Как только малыш достаточно подрастет, чтобы перенести путешествие, Хасан планирует вернуться в сектор Газа. Он встанет перед последователями и покажет им своего сына — как символ надежды. Хасан назовет его «дитя мира» и объявит, что у каждого родителя есть свое дитя мира. Однако его противники настолько не горят желанием лишиться денежного потока, что пойдут на все, лишь бы у Хасана не прибавилось сочувствующих.

* * *

В темноте Каган открыл шкафчик под плитой и нашарил там кастрюлю. Наполнив ее водой, он поставил кастрюлю на конфорку и включил газ.

— Зачем вы кипятите воду? — не поняла Мередит. — Раствора для малыша пока достаточно.

— Иногда кипяток может здорово пригодиться.

— Для чего? Хотите еще раз промыть рану?

— Фольга у вас найдется? — вместо ответа спросил Каган.

— А это-то вам… — Мередит, окончательно смешавшись, перестала допытываться и указала на шкафчик слева от плиты. — В среднем ящике.

Каган отыскал рулон фольги и, оторвав два куска, слегка скомкал.

— Теперь нужен быстро застывающий клей. Имеется?

По-прежнему в недоумении, Мередит даже спрашивать на этот раз ничего не стала.

— В другом ящике, пониже.

— Спасибо.

К радости Кагана, тюбик там нашелся огромный и едва начатый.

Вытащив его, он шагнул к микроволновке, стоявшей на кухонном столе справа от плиты. Рядом располагалась наружная дверь из кухни. Каган открыл дверцу микроволновки, положил внутрь два смятых куска фольги, между ними пристроил тюбик клея и установил таймер на две минуты.

— Подождите! — вскинулась Мередит. — Разве можно запускать СВЧ с такой начинкой?

— Оставим как есть. Я только таймер включил. — Каган развернул печь дверцей к уличному входу в кухню.

Куртка его по-прежнему лежала на столе. Каган вытащил пистолет из правого кармана — с предварительно разрезанной подкладкой, чтобы уместился глушитель.

Даже в полумраке было видно, как впилась в него взглядом Мередит. Каган представил пистолет ее глазами — толстый цилиндр, приделанный к стволу, придает ему странный вид.

— Он у вас все это время с собой был?

— Не нашлось подходящего момента, чтобы вам сказать.

— То есть, если бы захотели, вы могли нас убить в любую секунду…

— В этом и отличие между мной и теми, кто следит за домом.

— Если там еще кто-то до сих пор есть, — возразила Мередит.

Каган не стал спорить, пусть утешается этой мыслью.

— Я не поклонница оружия.

— Я тоже не фанат, но временами без него не обойдешься. Нам бы, если честно, еще один ствол не помешал. Ваш муж не держит охотничьей винтовки или дробовика?

— Тед не охотится.

— Некоторые держат оружие в доме на всякий пожарный.

— Только не мы. Никакого оружия. Тем более у нас Коул. И тем более когда…

Мередит осеклась, не договорив.

«…когда у мужа проблемы с алкоголем», — мысленно закончил Каган.

Он машинально сунул руку в левый карман, однако нащупал только рваную подкладку. Там лежали два запасных магазина, выпавшие вместе с сотовым, когда карман дернули на бегу.

«Итого, запасных патронов не предвидится. Пятнадцать в магазине и один в патроннике. Негусто».

— Где у вас аэрозольные баллоны? Для мытья стекол, полироль для мебели и прочая бытовая химия.

Мередит окончательно зареклась задавать вопросы.

— Шкафчик над холодильником.

Вытащив оттуда четыре баллона под давлением, Каган оставил два у кухонной двери.

Тут захныкал малыш.