гг.). Количество русских пленных в этой войне было огромно, по данным японских авторов, – свыше 72 400[289], пребывание некоторых из них в Японии затянулось, содержались они очень большими группами, солдаты от офицеров отделялись. Не было среди военнопленных и русских священнослужителей. Вообще-то военные священники попадали в плен и даже сдавались добровольно, чтобы не покидать своей паствы. Например, в числе спасенных с «Рюрика» оказался священник о. Алексей (Оконешников). Он выразил желание остаться с командой «Рюрика», однако «офицеры решили иное»[290] – они хотели передать с о. Алексеем донесение о судьбе «Рюрика» в Россию. Не собиралась задерживать священника и японская администрация – ему «разрешили проститься со своими, ни о чем с ними не разговаривая»[291], и отправили в Нагасаки. В Нагасаки о. Алексей похоронил четверых умерших матросов, поскольку там имелись русская часовня и православное кладбище, и вскоре был отправлен на пароходе в Шанхай[292]. Хотя пробыл о. Алексей в Японии очень недолго, газеты успели о нем написать. Узнав об этом, глава Русской православной миссии о. Николай через французского посланника пытался ходатайствовать, чтобы священник с «Рюрика» был оставлен в Японии «не в виде пленного, а для удовлетворения нужд его паствы, оставленной пленною в Японии»[293]. Однако ходатайство не было удовлетворено.

В декабре 1904 г. вместе с пленными из Порт-Артура в Японию прибывают и священники[294]. Решив вновь просить оставить их с пленными, о. Николай на этот раз больше был уверен в успехе, тем более что секретарь французского посольства заверил его, «что министр уже получил позволение от японского правительства на оставление русских священников с порт-артурскими пленными командами»[295]. 6 января стало известно, что разрешение получено не будет.

Священник Дмитрий (Тресвятский), находившийся в Мацуяма, попытался остаться с пленными – полковник Кавано даже выделил ему комнату в госпитале для пленных. Выразили желание остаться еще двое. Однако в начале февраля все они были отправлены в Россию: японское правительство, стремясь, очевидно, следовать духу Гаагской конвенции (1899 г.), как можно быстрее выдворяло их из страны. Кроме того, казалось, что Японская православная церковь вполне может справиться с задачей организации богослужений для военнопленных. Это убеждение поддерживалось позицией самой Церкви: в конце апреля – начале мая 1904 г. православные японцы выступили с инициативой создать общество «духовного утешения» военнопленных. 7 мая 1904 г. устав этого общества[296] был утвержден японским правительством. На 1904 г. в Японии имелись 28 священников, 8 диаконов, 12 причетников и 151 катехизатор[297]. Если учесть, что наш военный священник окормлял приблизительно 2000 человек, то Японская православная церковь довольно долгое время могла обходиться собственными силами.

Проблемой, возникшей в связи с обеспечением возможности исполнения религиозных обрядов русскими военнопленными, стало отсутствие необходимых мест и предметов для организации богослужения. Из городов, в которых размещались военнопленные, православный храм имелся, например, в Осака. Становление осакской православной общины началось в 1878 г.[298], здесь незадолго до начала войны служил о. Сергий (Сидзуки). Имелся православный молитвенный дом в Сидзуока, Он был построен в 1883 г., через 6 лет после основания православной общины[299]. С 1881 г. действовал и молитвенный дом в Кумамото, но, по-видимому, очень небольшой[300]. В других городах, где размещались русские военнопленные, православных молитвенных домов или церквей, очевидно, не было, но наличие православных церквей и не могло существенным образом повлиять на организацию богослужений для военнопленных, поскольку посещать их военнопленным не разрешала военная администрация[301].

Помещения, отведенные для содержания солдат, не имели специальных мест для богослужения. Вначале сами пленные стремились приспособить для богослужения части своих бараков. Первое такое «место» было оборудовано в Мацуяме. Инициатором его организации стал о. Георгий (Селецкий). В Хаматера организацией места для богослужения занимался рядовой Петр Каширин, ставший затем церковным старостой, в Нагоя – Александр Дмитриевский, сын протоиерея, кончивший курс семинарии, в Сидзуока – подполковник Константин Васильевич Урядов. Всего к весне 1905 г. имелось 22 «места». Вещи, необходимые для организации богослужений, присылала миссия, некоторые предметы изготавливались воспитанницами и персоналом женской школы при миссии – чаще всего вышивались покровы и салфетки, некоторые предметы закупались миссией и самими пленными в складчину. Однако выделяемых мест не хватало, и с оборудованием их тоже возникали заминки.

В начале 1905 г. начинается сооружение отдельных помещений. В Нагоя, в Хигаси-Хонгвадзи, весной 1905 г. при активном участии генерала Александра Викторовича Фока была построена и освящена церковь с иконостасом, началось сооружение церкви и в Ниси-Хон-гвадзи (здесь инициатором был генерал Василий Федорович Белый). В Мацуяма в госпитале тоже устроили церковь. В этих местах инициаторами сооружения церквей были военнопленные, однако и японцы не оставались безучастными. Зимой 1905 г. о. Симеон (Мии) обратился к военному начальству с жалобой на то, что в Хаматера и Тенгачае «общественного богослужения для пленных совершать негде – все помещения тесны для того; просил он начальника приюта наскоро построить отдельное здание для богослужений»[302]. В Тенга-чаи, где в январе 1905 г. находилось около 5000 пленных, строительство здания затянулось, и в канун Пасхи 1905 г. места для служения фактически не было. Зато в Хаматера часовни были освящены уже в марте 1905 г. «Часовни построены во дворах: 1-м, где 3 тысячи пленных, 2-м, где 6 тысяч, и 4-м, где десять тысяч»[303], сооружены они были на пожертвования городских депутатов соседнего города Сакаи. Здания часовен располагались около казарм, за тремя рядами ограды. Они должны были открываться для совершения богослужения, чтобы все молящиеся «видели священнодействие»[304], для этого пол часовен поднимался на несколько ступеней от земли.

Оснащение мест для проведения богослужений необходимыми предметами хотя и вводило миссию в расходы, больших затруднений не вызывало. Лишь однажды о. Николай обеспокоился, что для новых временных церквей может не хватить икон. Сама миссия изготавливала иконы – их писала по присылаемым размерам Ирина Петровна Ямасита[305]. Часть икон – например, в Хаматера – была вывезены самими пленными из Порт-Артура. Кроме того, среди военнопленных оказалось «много просящихся писать иконы. Потому разосланы иконописный материал и инструменты; в Мацуяма – офицеру Инг-лизу, в Сидзуока – офицеру Рейнгардту, в Хаматера, Нарасино, Тое-хаси – нижним чинам»[306]. Для церкви в Хаматера иконы писал Павел Петрович Хаулин. Он оказался талантливым иконописцем и писал даже по заказу о. Николая для миссии «Воскрешение Лазаря».

Таким образом, в конечном итоге, несмотря на все трудности, формально возможность исполнения религиозных обрядов русским пленным была предоставлена, причем сами военнопленные принимали в