Клер как раз закончила собирать деньги со всех остальных, кто заказал ей еду, когда в салон вошла Бэй. Ее бледная кожа сияла, щеки раскраснелись, как будто она проглотила что-то яркое и теперь светилась изнутри. Все немедленно оставили свои дела, поскольку было совершенно ясно: что-то случилось.

— Я иду на хеллоуинскую дискотеку, — объявила Бэй.

При виде реакции сестры Клер едва не рассмеялась. Сидни уронила руки, точно признавая свое поражение.

— Ты меня разыгрываешь.

— Нет, — сказала Бэй. — Не разыгрываю.

— Ты узнала о ней несколько недель назад, а теперь вдруг решила идти? У тебя даже костюма нет!

— Мне не нужен никакой костюм.

— Разумеется, он тебе нужен! — отрезала Сидни. — Девочки, ни у кого нет хеллоуинского костюма взаймы для Бэй на сегодняшний вечер?

— У меня есть костюм развратной вампирши, — сказала Джейни.

— Нет.

— Развратной медсестры? — предложила Джейни.

— Нет.

— Развратной…

— Никакого разврата, — перебила ее Сидни. — О господи, это катастрофа! Иди сюда. Может быть, я сумею что-нибудь сделать с твоими волосами.

Сидни похлопала по креслу, которое не так давно освободила Мэдисон Эллиот. Опустив голову, Бэй подошла к матери, совершенно смущенная. Проходя мимо Клер, она старательно избегала смотреть ей в глаза, и Клер подавила улыбку. Когда Бэй опустилась в кресло, Сидни сдернула с нее бейсболку, и длинные темные волосы рассыпались по плечам. Сидни провела по ним пальцами, глядя на отражение дочери в зеркале.

За его раму были заткнуты многочисленные фотографии Бэй. На одной она, шестилетняя, лежала под яблоней. На другой была запечатлена на вечеринке в честь ее девятилетия, когда Клер испекла для нее черничный торт. Еще на одной она, двенадцатилетняя, стояла рядом с Финеасом Янгом на автобусной остановке: это был первый раз, когда Сидни позволила им дожидаться школьного автобуса без нее. А теперь Бэй была в зеркале, пятнадцатилетняя и готовая отправиться на свою первую в жизни дискотеку.

Сидни, похоже, почувствовала, что Бэй сейчас отпустит комментарий относительно круглых, как два пятака, глаз матери, потому что откашлялась и велела администраторше:

— Вайолет, когда придет миссис Чин, попроси ее немного подождать, а потом вымой ей голову вместо меня.

— А как же обед? — возмутилась Вайолет.

— Клер еще даже за ним не уехала. У тебя полно времени.

Бэй поерзала в кресле.

— Мама, приходить в костюме вовсе не обязательно. Подумаешь, дискотека.

— Это твоя первая дискотека. И вовсе не «подумаешь». Я не позволю тебе пойти без костюма. Ни у кого нет какой-нибудь одежды из восьмидесятых? — спросила она своих парикмахерш. — Я делаю отличные начесы.

Клер наконец решила прийти племяннице на помощь.

— У бабушки Мэри было несколько старинных платьев, я их сохранила. Они такие длинные и полупрозрачные, в духе вечерних платьев времен двадцатых годов. Думаю, они могли принадлежать ее матери.

Сидни улыбнулась, как будто вспомнила что-то почти забытое.

— Я думала, ты единственный человек в семье, который устраивает садовые вечеринки вроде празднования первых заморозков, но теперь я припоминаю, что бабушка Мэри как-то рассказывала мне про пикники в саду. Она приглашала гостей и одевалась садовой нимфой.

— Отлично, — быстро и решительно произнесла Бэй, желая положить этому конец. — Я надену платье бабушки Мэри и буду садовой нимфой.

Клер с Сидни переглянулись. Для Сидни принять этот поступок дочери было большим шагом. Бэй была Уэверли, которая хотела нарядиться Уэверли. И не в насмешку, как однажды в их детстве сделала Сидни, на Хеллоуин нарядившаяся Клер: она нацепила длинный черный парик, чуть ли не полностью закрывавший лицо, и фартук с надписью «Поцелуй повариху» на груди; это показалось ей очень смешным, потому что целоваться с чудаковатой Клер желающих не было. Из всех возможных вариантов Бэй выбрала быть Уэверли. Потому что она ею была. И костюм этот на самом деле вовсе не был маскарадным. Сидни сдалась окончательно, увлеченная открывшейся перспективой поколдовать над волосами Бэй. Многие годы дочь позволяла ей исключительно подстригать кончики.

— Замечательно, — заключила Сидни, регулируя высоту кресла. — Клер, купишь у Фреда каких-нибудь цветов, чтобы я могла вплести их в ее волосы?

— Я быстро.

— Погодите, захватите заодно мне еще какой-нибудь пирожок, ладно? — спохватилась Вайолет.

Но Клер уже прошла мимо ее стойки и переступала порог.

Рыжие осенние лучи косо падали на землю, как будто полуденное солнце рухнуло где-то вдалеке. В эту пору года свет становился каким-то другим, точно огонь маяка, который медленно затухал.

Клер уже собиралась свернуть направо, к кафе и лавке Фреда, когда заметила слева какой-то серебристый проблеск. Обернувшись, увидела, что перед магазином одежды «Максин» стоят две дамы и о чем-то разговаривают с пожилым мужчиной в сером костюме.

Это был он. Тот самый старик, которого она видела рядом со своим домом — дважды. Клер торопливо двинулась к ним, но наткнулась на ватагу студентов: те встали посреди тротуара, чтобы сделать групповое селфи, как будто им требовалось задокументировать сам факт совместной прогулки по тротуару. Клер стала обходить их вокруг и на мгновение упустила старика из виду.

Когда она вновь вскинула глаза, его уже и след простыл.

Озадаченная, Клер подошла к женщинам. Обе были ей хорошо знакомы. Одна из них, Пэтрис, раньше нанимала Клер обслуживать все ее юбилеи и дни рождения. Вторая была Тара, ее сестра, частенько приезжавшая погостить из Роли. Клер с Пэтрис ходили в одну школу. Сидни очень хотелось, чтобы у Бэй остались хорошие воспоминания о старших классах. Клер же, откровенно говоря, почти ничего не помнила о своей учебе в старших классах. Она приходила в школу, ни с кем там не общалась и ждала, когда можно будет после уроков пойти домой и присоединиться к бабушке на кухне.

— Клер, мы как раз говорили о тебе, — сообщила Пэтрис.

Ей было сорок с небольшим, и она вела непримиримую войну с возрастом. Волосы у нее были длинные, неестественно выбеленные и блестящие. Введенные в носогубные складки филеры не позволяли ей широко раскрывать рот, поэтому когда она что-то говорила, то становилась слегка похожей на рыбу. Ее голубые глаза были жирно обведены черной подводкой, что было ей уже несколько не по возрасту, а зрачки у нее от чрезмерного количества транквилизаторов постоянно были слегка расширены, хотя она считала, что этого никто не замечает.

— Что это за мужчина, с которым вы беседовали? — поинтересовалась Клер, стараясь говорить небрежным тоном, чтобы они не подумали, будто речь идет о чем-то важном, потому что это было не важно.

Во всяком случае, она не думала, что это важно.