– А нас в резерве пока держат? – спросил у Морозова артиллерист Вася Дергач.

– Вряд ли. Тоже скоро приказ получим.

Оба невольно поглядели в сторону города. Там непрерывно гремело, а осветленный ракетами горизонт полыхал частыми короткими вспышками.

Морозов оказался прав. Спустя полчаса «Верный» получил команду идти к одному из причалов возле Красной Слободы. Как и предсказывал командир дивизиона Кращенко, испытали в первую же ночь, что такое Сталинградские переправы. Когда возвращались утром на стоянку, смертельно уставший Костя Ступников с тоской размышлял, что не дожить ему до ледостава.

Корабли отправляют как на стрельбище, где бьют их на выбор с высот правого берега. А не могут перебить, потому что идут суда сплошным потоком, не оглядываясь на потери. И еще неплохо помогает наша тяжелая артиллерия из пойменного левобережного леса, заставляя замолкнуть то одну, то другую немецкую батарею.

Спустя какое-то время вражеские батареи, сменив позиции, снова открывают огонь. Зачастую в уменьшенном составе – значит, накрыли наши снаряды какое-то орудие. Это спасало многие суда, особенно малоподвижные баржи и паромы.

Прошла неделя. Редкая ночь обходилась без того, чтобы какой-то катер не получил повреждения. Немцы, освещая переправу ракетами, вели непрерывный артиллерийский огонь. Появилось несколько новых могил на небольшом братском кладбище моряков.

«Верному» пока везло, но спустя дней семь в одном из обратных рейсов поймали два снаряда в борт, а третий пробил насквозь рубку. Бессменному, лучшему из всех рулевых, Мише Лысенко оторвало руку вместе с плечом.

Снаряд проделал две дырки в стенах рубки и взорвался, ударившись о воду. Чудом уцелел командир катера Николай Морозов. Снаряд прошел в полуметре от него, отбросив волной спрессованного, превратившегося в какую-то твердую массу воздуха. Морозова оглушило, отбросило в угол рубки. Он лежал, не в силах пошевелиться.

Рядом ворочался смертельно раненный Михаил Лысенко, пытался встать, даже дотянулся одной рукой до штурвала и снова валился на пол. Обычно унылое, длинное лицо Лысенко растерянно улыбалось, а может, просто свело судорогой рот. Как всегда, в нужный момент вбежал в рубку боцман Егор Ковальчук и перехватил забрызганный кровью штурвал. То, что рулевому уже не помочь, он понял сразу. Окликнул Морозова:

– Николай, ты как?

Морозов хотел ответить, но не смог. Боцману тоже повезло. До этого он находился в рубке и лишь на десяток минут отлучился в машинное отделение.

– Эй, кто-нибудь! – высунулся он в открытую дверь. – Окажите помощь раненым.

Пулеметная башня располагалась на крыше рубки. Если Костя Ступников, сидевший повыше, остался невредимым, то его помощника Федю Агеева, чье сиденье находилось практически под крышей рубки, тоже сбросило вниз, разбив лицо.

Обязанности санитара на катере исполнял Максим Скворцов. Рыжеусый, с белесыми глазами навыкате, он прибежал через несколько минут. Сразу кинулся к Морозову. Тот, лязгнув наконец разомкнувшейся челюстью, показал на Михаила Лысенко:

– Я… я…

– Чего, товарищ командир?

– Нормально. Мишку глянь. И Агеев, кажется, ранен.

– Я тоже нормальный, – зажимая разбитый нос, поспешил заверить мичмана Федя. – А Мишане руку, кажись, оторвало.

Несмотря на простоватый лупастый вид и малое образование, Максим Скворцов по-крестьянски обстоятельно отучился на санитарных курсах и со своими обязанностями справлялся неплохо. Быстро осмотрев рулевого, осторожно оттащил его в сторону и доложил:

– Умер Михаил. Кровью истек. – Аккуратно положил рядом с телом оторванную руку, стал было осматривать Морозова.

– Агееву сначала помощь окажи, – оттолкнул его мичман.

Но Феде Агееву, как и Морозову, тоже повезло. Разбило нос, ободрало лицо и ушибло руку – можно сказать, мелочи.

– С Агеевым все в порядке, – доложил Сворцов, усадив Федора у стенки и заткнув куском ваты нос. – Сиди, голову не опускай, чтобы кровь из носа не шла.

– Понял, – невольно скосив взгляд на мертвое тело рулевого, ответил пулеметчик.

– Ну-ка, Николай Прокофьевич, давайте я вас осмотрю.

Над рубкой провыл снаряд и рванул, подняв яркий в свете ракеты фонтан воды. Скворцов, не обращая внимания на обстрел, быстро и умело ощупывал Морозова:

– Кости целы, нутро не отбито. Ушиб тела и контузия. В санбате деньков несколько придется полежать.

– Неделю без потерь ходили, – отозвался от штурвала боцман Ковальчук. – А тут сразу три снаряда. Ты, Максим, к раненым в трюм спустись, им там наверняка досталось.

– Уже иду, – подбирая санитарную сумку, козырнул исполнительный Скворцов.

На берег возле санбата выносили из трюма раненых и погибших от попадания снаряда красноармейцев. Костя поневоле вспомнил Яшку Лученка. Небольшой фугас понаделал дел. Медсестры только ахали, глядя, как складывают исковерканные тела. Но взрыв пришелся на перегородку, большинство раненых уцелели, хоть и получили новые ранения и контузии.

Удивлялись, почему не взорвался 75-миллиметровый снаряд, который насквозь пробил рубку. Бронебойными фрицы по кораблям не бьют – либо фугасными, либо осколочными. Может, бронебойная болванка затесалась?

Бывший танкист Вася Дергач объяснил так:

– Повезло. Снаряд фугасный был, только броня у нас слабая, а взрыватель был рассчитан, чтобы поглубже врезаться и рвануть внутри. Как картонку рубку пробил, а взорвался уже в воде.

– Точно в воде, – подтвердили и другие моряки. – Повезло Прокофьичу, да и Косте с Федькой. На «Шахтере» такой же снаряд в рубке взорвался, башню на крыше снесло и обоих пулеметчиков угробило.

– Да и нам всем повезло, – как всегда, оставил за собой последнее слово шустрый танкист Вася Дергач. – Если бы штурвал и приборы разнесло, мы бы ход потеряли и крутились бы на месте. Тут бы нас и пустили ко дну раков кормить. А они на глубине крупные, схарчили бы весь экипаж без остатка.

Врач, осмотрев контуженного мичмана Морозова, приказал было и его оставить для лечения. Николай наотрез отказался:

– Руки-ноги целые, а я лечиться завалюсь.

– Башка поважнее, чем руки-ноги, – буркнул врач. – Неизвестно, что за сотрясение у тебя. Полежать все равно придется. Недолго, не переживай. Дня три-четыре.

– Доведу катер до стоянки, доложусь командиру и вернусь. Ребята на бричке привезут.

– Смотри, – недоверчиво хмыкнул военврач. – С головой не шутят.

Часом позже получил тяжелое повреждение бронекатер «Прибой». Тяжелый снаряд, взорвавшись рядом, проломил борт и убил наповал матроса из палубной команды. В извилистую трещину хлынула вода. Навели пластырь, насосы работали на полную мощность, но судно все сильнее погружалось в воду. Командиру катера мичману Ивану Батаеву удалось буквально на последнем издыхании довести полузатонувший катер до берега.