Конечно, я поспешил к домам своих потомков и подолгуслонялся возле них, словно призрак. Дело в том, что на протяжении всех долгихлет моих скитаний я втайне от Пандоры следил, пусть издалека, за судьбамиродственников и знал, что они остались добропорядочными гражданами, что мужчинынашего рода были сенаторами и отчаянно старались навести хоть какой-то порядокв правительстве, пока армия возвышала одного императора за другим в отчаянныхпопытках установить и сохранить власть империи на той или иной отдаленнойтерритории.

Сердце мое разрывалось при виде юных потомков многихпоколений моих кровных родственников, и я тогда же – сам не знаю почему –навсегда прекратил интересоваться ими и вести о них какие-либо записи.

Наверное, пришло время разорвать абсолютно все старые связи.Я покинул Пандору. Я укрыл подальше от дома Тех, Кого Следует Оберегать. Иоднажды ночью, понаблюдав за праздничным ужином в доме одного из моих потомков,я вернулся к себе, вытащил из деревянного сундука все свитки с именамиродственников, тщательно скопированными мною из писем к различным агентам, исжег их, считая сей чудовищный поступок чрезвычайно мудрым, словно этот жестмог избавить меня от дальнейших страданий и мирской суеты.

С тех пор я предпочитал проникать в жилища незнакомцев и отних узнавать обо всем, что происходило в современном мире. С вампирскойгибкостью проскальзывал я в затененные сады и, стоя у открытой дверикакой-нибудь тускло освещенной виллы, слушал тихие беседы за обедом или нежныепесни мальчиков, аккомпанирующих себе на лире.

Особенно трогательными я находил пожилых римлян,приверженных к старым порядкам. Нашлось для меня и немало интересных книг, хотябиблиотеки в Антиохии были намного богаче. Конечно, в Риме имелись ифилософские школы, пусть не столь впечатляющие, как в Антиохии, но мне былоинтересно иногда послушать учителей.

Должен сказать, однако, что я никогда не заводил дружбу слюдьми и даже не разговаривал с ними. Следуя давно установленному правилу, ятолько наблюдал, ибо не верил, что более тесные контакты с миром смертных будутуспешными и принесут мне ощутимую пользу.

Что до жажды крови, то я стал неистовым охотником, хотяпо-прежнему придерживался правила убивать только преступников. Выполнять такоеобязательство, смею тебя уверить, было несложно, но я пил гораздо больше крови,чем требовалось. И умирали мои жертвы в муках. Благодаря огромной численностигорожан я никогда не оставался голодным и в тот период в большей степени, чем когда-либо,оправдывал свое тайное звание: тот, кто пьет кровь.

Делать все как положено: мгновенно вонзать клыки инасыщаться, не проливая ни капли, – оказалось не так-то просто. Но ясправлялся и вместе с кровью с наслаждением вливал в себя чужие жизни.

В Древнем Риме не было необходимости прятать трупы. Иногда ясбрасывал их в Тибр, а иногда просто оставлял на улице. Особенно мне нравилосьубивать в тавернах. Впрочем, как ты мог убедиться, я и сейчас предпочитаю такиеместа.

Ничто не сравнится с тем приятным ощущением, котороеиспытываешь, когда после долгой прогулки по сырому и темному ночному городуперед тобой вдруг распахивается дверь и глазам предстает совсем иной мир –теплый, светлый, полный людского смеха и песен. Таверны, бары и им подобныезаведения обладают особой притягательностью.

Разумеется, столь безудержный разгул, неуемная жажда ибесконечные убийства стали следствием моего расставания с Пандорой: я горевал истрадал от одиночества. Кто мог меня остановить? Кто мог меня переспорить? Даникто.

Конечно, в первые месяцы после разлуки я еще мог написатьей, ибо она, скорее всего, по-прежнему жила в нашем доме в Антиохии и ждала,надеясь, что я наконец образумлюсь. Однако этого не случилось.

Меня обуревал гнев, тот самый гнев, который я и сейчас пытаюсьпреодолеть. А гнев, как я уже говорил, подавляет волю. Я не смог сделать то,что должен был сделать: не вернул Пандору. Иногда одиночество заставляло меняубивать за ночь троих или четверых, пока я не начинал проливать кровь на землю,не в силах проглотить больше ни капли.

Иногда под утро гнев во мне утихал, и тогда я возвращался ксвоим историческим запискам. Я начал составлять их еще в Антиохии, но никому обэтом не рассказывал.

Я делал записи обо всем, что видел в Риме, будь тодостижения или, напротив, свидетельства упадка. Я до мельчайших подробностейописывал каждое здание. Но потом наступила ночь, когда я решил, что все моитруды бессмысленны. Кому нужны мои наблюдения, стихи и сочинения, если я немогу передать их смертному миру?

Все, что пишет монстр, убивающий людей ради собственноговыживания, изначально отравлено и порочно. Ни поэзии, ни истории, берущимначало в жадном уме и алчном сердце, нет места в этом мире.

Рассудив так, я принялся уничтожать не только свежие записи,но и все, что сочинил в Антиохии. Один за одним вынимал я свитки из сундуков ипредавал их огню, как недавно историю собственной семьи. А некоторые простоубирал с глаз долой, запирал под замок, чтобы старые бумаги не вдохновили меняна дальнейшее творчество.

Я переживал величайший душевный кризис.

А потом случилось непредвиденное.

Спускаясь с холма по темным улицам ночного города, явстретил себе подобного – точнее, двоих.

Луна зашла за облака, но я обладал сверхъестественнымзрением и все прекрасно видел.

Два неизвестных существа быстро шли в мою сторону, пока ещене подозревая о том, что я стою у стены, уступая им дорогу.

Наконец тот, кто шел первым, поднял голову, и я сразу же егоузнал – по ястребиному носу и глубоко посаженным глазам, по впалым щекам иразвороту плеч, по длинным светлым волосам и даже по руке, придерживавшей плащу горла.

Это был Маэл, друид, который когда-то давным-давно похитилменя и отдал во власть обожженного, умирающего Бога Рощи. Маэл, много месяцевдержавший меня в плену, чтобы подготовить к Темному Ритуалу. Маэл, старыйзнакомый, бесстрашный и чистый сердцем.

Кто превратил друида Маэла в того, кто пьет кровь? В какойроще Маэла посвятили в обряды древней религии его народа? И почему он не запертв каком-нибудь старом дубе в Галлии и не сидит во главе пиршественных столов напразднествах друидов?

Наши глаза встретились, но я не почувствовал тревоги. Оценивсилу Маэла, я счел ее недостаточной. Да, мы с ним были приблизительно одноговозраста, но в отличие от меня он не испил крови Акаши. Я намного превосходилего по силе, а потому он не представлял для меня никакой опасности.

Я перевел взгляд на спутника Маэла. Тот оказался значительновыше и бесконечно сильнее, а темно-коричневая кожа явно свидетельствовала отом, что ему довелось пережить Великий Огонь.