Поначалу Вовка складывал в ящики тумбочки еду: хлеб из столовой, булки, прямоугольники хлеба, принесенные из школы. За этот свинарник Вовке один раз досталось. Новая воспитательница потребовала все съесть или выбросить эти запасы из тумбочки. Вот тогда-то и выяснилось, зачем Вовка сушил сухари. Оказалось, он собирался в великий поход. С этим НЗ[4]Вовка хотел бежать. Маршрут он точно не знал. Была только цель — Китай. Этот Китай казался ему и чем-то загадочным, и чем-то очень важным, где сбудутся мечты.

В Китай он собирался с Владиком, домашним мальчишкой из его класса. Владик рос в семье с отчимом и младшей сводной сестрой, вечно плачущей. Отчим был слишком требовательным. Иногда требовательность отражалась на Владе синяками. Владислав неловко задрал школьную рубашку и показал Вовке многочисленные свежие отметины воспитания.

— За что он тебя так?

— За то, что поздно пришел домой. С сестрой не погулял, картошку на ужин не почистил. Полы не помыл.

Вовка подумал, что вина за эти отметины взрослой жестокости лежит и на нем. Ведь это он уговорил вчера Влада побродить немного по городу.

Мы любили смотреть в вечерние светящиеся окна многоэтажек и гадать, кто там живет. Мне нравились окошки лимонно-желтого цвета, а Владу — с оттенками синего.

— Смотри, видишь, голубые тени двигаются на стене — значит, телик смотрят, — мечтательно говорил Влад (дома пасынку смотреть телевизор не разрешалось).

Иногда окошки были малинового или зеленоватого цвета, это зависело от цвета люстры. У нас в детском доме цветных люстр не было. Были длинные плафоны на лампах дневного цвета. Лет до одиннадцати я никогда не был в настоящей квартире. А был ли в ней когда-нибудь Колька? Такой же отказник, как и я? Наверное, нет. Первую квартиру, где живут свободные люди, а не детдомовцы, я увидел случайно. Краешком глаза.

Наша директор Таисия Ивановна уехала как-то в командировку. Повара готовили ее домашним еду в специальных, ее собственных, кастрюльках.

Я шел в столовую за питьевой водой с облезлым эмалированным чайником с обязательными красными буквами на боку.

— Юра! — позвала меня наша повариха Валентина Леонидовна. — Отнесешь Таисии Ивановне сумку?

— Отнесу.

Директриса жила минутах в десяти от детского дома. Сумка грела мой бок, как грелка. В кастрюлях было что-то горячее. Вкусно пахло котлетами. Дверь открыла старшая дочка директора — Кира. На меня пахну́ло приятным сладким запахом. Наверное, это были хорошие французские духи. Прихожая была отделана деревом по моде тех лет. Кира вышла в каком-то желтом пестром костюме с вышитыми птицами на кофте, таких птиц я видел на картинках в книге со сказками.

— А, обед! Спасибо! Я-то уж думала, что мы на яичнице весь день. Отец, кроме омлетов и яичниц, ничего не умеет готовить.

Отец Киры — муж Таисии Ивановны — был административной шишкой. После своего повышения он устроил жену директором детского дома: тогда как раз открыли новое воспитательное учреждение для сирот. Воспитатели в своих разговорах жаловались, что учиться за Таю всем надоело. Таисия Ивановна получала высшее педагогическое. Ее родной коллектив помогал, как мог: писал рефераты, курсовики, дипломную.

Не помню, в каком классе нам задали писать сочинение на тему: «Что такое счастье». Мне кажется, ответить на этот вопрос серьезно может лишь склонный к философии человек, проживший жизнь, и уж совсем не школьник. Я не помню всего, о чем писал я, о чем писали другие. Когда я был маленький, по вечерам мне казалось, что счастье живет в окошках людских скворечников, обступивших детский дом со всех сторон.

Я ошибался… Не во всех семьях живет счастье. Я не знаю, какие представления о счастье были у нового отца моего школьного друга. Отчим не просто стремился выбить дурь из головы пасынка, он при этом обещал сделать из него, как сам говорил, счастливого человека. Достичь этого он собирался почему-то муштрой и побоями. Я думаю, этот новый отец просто не верил, что Влад может стать счастливым без его казарменных замашек. А спокойствие и отзывчивость, принимаемые отчимом за слабоволие, придавали такому счастью изрядную искаженность. Как отражение в комнате кривых зеркал. Поразмыслив об этом и уяснив, что домашним ребятам тоже бывает несладко, мы с Вовкой мысленно стерли знак равенства между словами «семья» и «счастье». Спустя годы мы поняли, что в этом уравнении есть еще слагаемые «любовь» и «понимание».

Я решил помочь Юрке с воспоминаниями. Память со временем стирает лишнее. То, что не хочется вспоминать. Мне не хочется вспоминать тот день, когда я остался один. Наверное, меня могла бы взять к себе моя тетя. Все-таки единственная близкая родственница. Но этого не произошло. Из всех детдомовцев я общаюсь только с Юркой. У нас не бывает встреч выпускников «дэдэ». Да и с Юркой мы редко вспоминаем те годы. А недавно я встретил Кольку Копытина, соседа по детдомовской комнате. Случайно встретил. Прошел бы мимо бездомного, если бы не услышал знакомое: «Базиль!» Сто лет не слышал свое погоняло. Как выстрел прогремело. На мгновение почудилось, что я мальчишка и за спиной воспитатель, который подозревает, что я опять удеру к родным пенатам.

Эх, годы!.. Я тогда еще любил на кладбище сбегать. К матери. Я вообще люблю кладбища. Тихо там. А могилки, оградки, памятники — столько историй. Ходишь, читаешь, думаешь… Вот тут ухоженная оградка, лавочка, цветочки. А там холмик под землю уходит, и бросают уже на него мусор. Через пару лет выкопают на месте холмика новую могилку.

Я оборачиваюсь, вглядываюсь в заросшее рыжей щетинистой бородой лицо. Улыбка с нехваткой передних зубов. А волосы… Волосы утратили огненный блеск. Колька Копыто — сколько лет, сколько зим! Узнал ведь меня. Хотя Юрка тоже говорит, что я не сильно изменился — все тот же Базиль, только ростом повыше. Разговорились мы, ударились в воспоминания. Сидя на ободранной лавке за вокзалом в сквере из десятка чахлых берез, рядом с урной, утонувшей в кучах мусора, Колька поведал мне свою историю.

Копыто взяла под опеку семья фермеров из соседней области. Никто тогда Кольке не позавидовал. Не к богатым американцам едет. С Колькой еще отправили двух девчонок. По правде говоря, Кольку просто сбагрили. Не то чтобы он совсем буйный был, но проблем всем прибавлял все-таки изрядно. А тут удачно подвернулись фермеры. Семья приличная, трое своих детей. Наши оценивали попечителей-усыновителей по достатку, машине, дому. Так вот Колькины особо не катили в прейскуранте зависти. А еще наши воспиталки возмущались, что приемная мать попросила собрать детям зимние вещи: мол, на первое время. Не то чтобы очень нужны были детскому дому эти казенные вещи, но сказали тогда: «Платят за опеку им хорошо, могли бы купить детям обновки». Они попросили куртку зимнюю, спортивный костюм, что-то еще. Ну откуда у Кольки Копыта спортивный костюм? Вот тогда бы задуматься о судьбе Кольки, но кому это было нужно? Ну да ладно. Сначала усыновителям звонили, интересовались житьем-бытьем, а потом перестали. Видимо, решили, что все нормально: прижились там дети. А вот теперь Копыто бомжует.