– О, в самом деле! – усмехнулась она.

Я просмотрела записи о ее первом ребенке, и на каждой странице встречалась ужасная фраза: «Не было никакого прогресса». У меня упало сердце. Ненавижу эти слова. Я никогда не использую их сама, но это все еще самая распространенная формулировка врачей и акушерок, чтобы описать роды, которые не развиваются с ожидаемой скоростью. Я пишу: «Шейка матки не раскрылась больше 3 см» или «не расширилась больше 4 см». Язык очень важен. Женщины подхватывают слова, которые мы используем, и негативный опыт остается с ними на протяжении всей беременности и родов, заставляя чувствовать, что их осуждают.

Акушерки должны следить не только за состоянием роженицы и атмосферой, но и за собственными словами, ведь они могут сильно повлиять на восприятие ситуации женщиной.

«У меня не получилось». Это так жестоко – делать несправедливый акцент на матери, когда правда в том, что роды полностью выходят из-под ее контроля. Рождение ребенка – физический процесс, а не моральное суждение. Язык, который мы используем, влияет на то, как матери чувствуют себя с самого начала. И говорить женщинам, что у них «не получается», еще до того, как они начали рожать, кажется мне очень неправильным. По меньшей мере женщины должны знать, как часто делают кесарево сечение.

В нашей больнице мы проводим как минимум две запланированные (то есть заранее подготовленные) операции в день плюс несколько экстренных. И это не очень много! В некоторых, более загруженных, больницах их может быть до восьми-десяти в сутки. Кесарево сечение не является признаком неудачи. Это чисто медицинская процедура, чтобы обеспечить безопасное рождение ребенка. И независимо от того, принимается ли решение за несколько недель или в тот же день, это одно и то же. Слова имеют значение. Например, я никогда не обращаюсь к женщинам «пациентка». С чего бы это? Беременные не больны – они вынашивают ребенка, что совершенно естественно. Обычно я называю женщин, за которыми ухаживаю, по имени или «дама», но никогда не использую при них термин «пациентка».

Помимо прочего успех родов зависит от экспертов: медики обязаны сделать все, что в их силах, чтобы роды продвигались. Но мне порой кажется, что советы не помогают родить ребенка. Когда женщинам ставят капельницу с окситоцином, нередко врачи советуют им лечь на кровать. Но это сильно ограничивает, и мы знаем, что лежание не всегда помогает в разрешении родов. Поэтому мы заставляем пациенток вставать и ходить по палате, даже если они перемещаются с капельницей в одной руке.

Любая больница следует общепринятым алгоритмам и стандартам, но все равно подход к разным критическим ситуациям может различаться.

К счастью, мне удалось попасть в больницу, где команда родильного отделения работает очень слаженно, а у акушерок отличные отношения с врачами. Они доверяют нашему мнению и позволяют брать на себя инициативу. Нам нравится наблюдать за пациентками и пробовать различные техники, прежде чем прибегать к вспомогательным процедурам. Ситуация не везде одинакова. В некоторых больницах все подчинено желаниям врачей. Они не любят ждать, поэтому, если что-то вызывает беспокойство, просто вытаскивают ребенка. Следовательно, в ряде больниц частота кесарева сечения выше, чем в других.

Конечно, мы следуем рекомендациям NICE[16], но культура принятия родов различается в разных учреждениях. Даже состав команды в конкретный день может повлиять на результат – в конце концов, каждая акушерка особенная, и у всех врачей разные суждения. Некоторые медики настаивают на стимуляции родовой деятельности с помощью капельницы с окситоцином, если считают, что женщина слишком долго рожает. В зависимости от доктора я могу убедить команду дать пациентке еще несколько часов, чтобы позволить телу попытаться обойтись без искусственной стимуляции. Эти несколько лишних часов могут стать решающими для родов. Речь идет о том, чтобы дать женщине время и не торопить ее.

Сколько бы мы ни консультировались и ни просили врачей зайти к нам, бывают случаи, когда им просто лучше держаться подальше. В течение первых двух лет работы в трасте НСЗ я взаимодействовала с врачом, который был печально известен плохими манерами при общении с пациентами. Доктор Мэтьюз вовсе не хотела показаться грубой, просто таков был ее способ коммуникации. Одна женщина не была уверена в необходимости инъекции диаморфина и не могла решить, нужно ли ей обезболивание. В этот момент ворвалась доктор Мэтьюз:

– Ну, делать укол, или мне просто снова уйти? Это ваш выбор.

Пациентка молча смотрела на нее в замешательстве, не зная, как реагировать на выдвинутый ультиматум. А потом доктор Мэтьюз ушла.

– Мне очень жаль, – я стала просить прощения.

– Она всегда такая или только из-за меня?

– О нет, не беспокойтесь. Она со всеми так.

И все же нет никакого оправдания подобному поведению. Через десять минут доктор Мэтьюз в очередной раз появилась в дверях.

– Вы уже готовы? – пролаяла она.

При этом мы с пациенткой переглянулись и обе расхохотались.

– Как вы ее терпите? – спросила она после того, как доктор Мэтьюз ушла.

– Помогает чувство юмора, – ответила я.

Слава богу, женщина не расстроилась.

Впрочем, я не всегда видела смешную сторону в резких манерах доктора Мэтьюз. Однажды я наблюдала, как она буквально приказывала женщине во время родов с применением щипцов, и это было ужасно и унизительно.

– Поднимите ноги, – рявкала она на бедную роженицу. – Нет! Только не так. А вот так. Руку сюда, вот так… Нет, не так, – она обращалась с ней хуже, чем с животным.

– Кхм, – покашляла я. – Пожалуйста, доктор, мы можем не браться за все сразу?

У врачей в роддомах на самом деле очень много работы, и из-за этого они могут быть несдержанными. А улаживать конфликты приходится акушеркам.

Доктору Мэтьюз мое вмешательство не понравилось, но она поняла, что я имею в виду, и после того, как я прервала ее, сбавила обороты и добавила «пожалуйста» и «спасибо», которые странно было от нее слышать. Но вообще она не очень-то любила утруждать себя вежливостью или светскими тонкостями. Думаю, по мнению доктора Мэтьюз, только медицинский аспект имел значение, а социальные навыки не были необходимы для этой работы. Но я также научилась общаться с доктором Мэтьюз, используя твердый, но беззаботный тон, чтобы донести свою точку зрения, не выражая агрессии.

Одна дама считала доктора Мэтьюз настолько злой, что приказала мне «держать эту сволочь подальше». Поэтому я должна была убедиться, что она больше не войдет в палату. Это было нелегко. Пациентка тужилась довольно долго,