— Мне плевать на его заслуги. У каждого своя работа. Но дисциплину нарушать не позволено никому!

— Так-то оно так! Но…

Начальник не выдержал:

— Что «но», прапорщик? В камеру его! Утром пусть комендант разбирается!

Прапорщик заметил:

— У него лицо в крови, надо бы медиков вызвать!

— Это уже твое дело. Я тебе сдал клиента, ты его принял. Да не забудь замок на камеру повесить. Буйный он!

— Это само собой! Очнется, всю «губу» перевернет! Эти ребята долго не базарят.

— Да что ты одно и то же твердишь как попугай! Оприходуй его, и все дела. Супермен какой, о нем еще целую дискуссию разводить!

И лейтенант с патрулем вышел с территории гарнизонной гауптвахты.

Проводив взглядом лейтенанта, прапорщик пробурчал:

— Да, из тебя супермена, да что там супера, нормального офицера не получится точно!

Прапорщик с помощником уложили Калинина на кровать, вышли из камеры, закрыв на замок массивную дверь.

Прапорщик прошел в свою комнату. Набрал номер дежурной части госпиталя. Сообщил, что к нему доставили офицера с разбитым лицом. Врач сонно поинтересовался:

— Кровь идет?

— Нет вроде!

— Блюет?

— Нет. Спит.

— Пьяный, что ли?

— Есть немного.

— Вот и пусть спит. Сон для него как раз то, что нужно, а утром пришлю сестру, посмотрит, что за раны у твоего офицера. Но если ему станет плохо, звони! Понял?

— Так что, мне возле камеры всю ночь сидеть?

— А вот это уже, прапорщик, твои проблемы, у меня своих хватает!

Дежурный врач положил трубку.

Прапорщик вызвал помощника:

— Вот что, сержант, как будешь караульного на «собачку» выводить (на пост перед караульным помещением), инструктируй, чтобы нет-нет да заглядывал в офицерский отсек гауптвахты.

— Для чего?

— Там, во второй камере — она одна обитаема и закрыта, — офицер находится. Надо смотреть за ним!

— Зачем?

— Ты что, плохо понимаешь? Смотреть за тем, как он чувствует себя. Начнет блевать, сразу доклад мне! Понял?

— Так точно!

— Иди!

Сержант, повернувшись, вышел из дежурки, совершенно не поняв смысла приказания начальника.

Утро для Калинина выдалось ужасным.

Проснулся он, как обычно, в 6.00 и увидел тесную камеру, полную мух, зарешеченное окошко, через которое и кот-то, наверное, выберется с большим трудом, да кованную железом дверь с совсем маленьким окошечком. Ясно, он на гауптвахте. Александр сразу вспомнил все! И вечер в женском общежитии, и Соню, и скандал сначала в самой общаге, а потом и в скверике у лавки. О последнем ему красноречиво напомнили заплывший, но видящий глаз и тупая боль в затылке. Калинин поднялся, посмотрел на себя в небольшое разбитое зеркало, которое, вопреки правилам, все же имелось в камере. Посмотрел и ужаснулся. Таким он себя еще никогда не видел. Левая часть лица, майка и правая штанина джинсов в крови, над правой бровью открытая широкая рана, глаз — фиолетово-красный комок. Волосы взъерошены.

Александр проговорил:

— Ну и видок! Нормально, ничего не скажешь. Надо хоть засохшую кровь смыть.

Он подошел к двери, постучал:

— Эй, есть кто живой?

Спустя минуту дверь открылась, и на пороге появился прапорщик:

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант. Как самочувствие?

— Нормально! Мне умыться и привести себя в порядок надо.

— Не беспокойтесь. Сейчас из госпиталя медработник подойдет, он вас осмотрит, помощь необходимую окажет, потом и одеждой займемся.

— Но умыться-то хоть можно?

— К сожалению, пока нет. Вода привозная, резервуары пусты. Но я послал караульных в казарму. Скоро вернутся с водой. Тогда и умоетесь.

Александр ощупал карманы. Они были пусты. Посмотрел на прапорщика:

— Документы у тебя?

— Так точно! Начальник патруля, что вас задержал, передал.

— А сигареты?

— Тоже на месте! Дорогие, «Мальборо». Вы уж извините, я одну у вас позаимствовал.

— Ничего! Пошли кого-нибудь за ними. Курить хочется.

— Без вопросов. Вот только в камере нельзя. Придется пройти в курилку.

— В таком виде?

— А она сбоку и виноградником прикрыта. Да и смотреть на вас здесь пока некому!

— Лады! Веди в курилку.

Выкурив сразу две сигареты, Александр почувствовал тошноту. Видимо, ему хорошо приложили по затылку, не иначе прикладом автомата. Суки штабные!

Вновь появился прапорщик:

— Прошу в камеру, товарищ старший лейтенант, прибыла медсестра, и воду доставили. Сейчас вас в порядок и приведут.

— А ты чего суетишься?

Прапорщик ответил:

— Несправедливо с вами обошлись. Вы вон десантников из пекла вытащили, бой такой выдержали, духов положили с батальон, а вас какой-то сопляк лейтенант на гауптвахту. Несправедливо.

Калинин похлопал прапорщика по плечу:

— Ничего, бывает хуже! А «губа» — это ерунда… как, впрочем, и все здесь!

Александр прошел в камеру, лег на арестантскую жесткую, узкую и чрезвычайно скрипучую койку.

Через несколько минут в камеру вошла женщина в белом халате, с небольшим чемоданчиком в руке. И в этой женщине, в медработнике, явившейся оказать ему помощь, Калинин узнал Соню.

Вот уж кого не ожидал и не хотел увидеть в своем неприглядном положении старший лейтенант, так это женщину, с которой так «весело» провел вечер. Ее внезапное появление сильно смутило бравого офицера. Но медсестра как ни в чем не бывало подошла к его кровати, пододвинула два табурета, на один присела, на другом разложила свой санитарный чемодан.

Калинин тихо проговорил:

— Здравствуй, Соня!

Женщина ничего не ответила, доставая медицинские принадлежности.

Ее холод вновь взбесил офицера.

Калинин сел:

— Вот что, девонька, мне не нужна твоя помощь, оставь вату, спирт, бинт и уходи! Я позабочусь о себе сам.

И вновь Соня промолчала. Выложила то, что запросил пациент, закрыла чемодан и поднялась. Пошла на выход. Александр хотел остановить ее, но она сама обернулась на пороге, бросила чеки, что он оставил вчера в ее комнате, проговорив:

— Ваши деньги, «герой»! Прощайте! И знайте, что я ненавижу вас!