Через три версты проселок повернул к усадьбе, а всадник помчался дальше, по еле заметной, почти нехоженой тропинке. Перед Козютиным мхом и эта стежка оборвалась — но Зверев решительно направился к воде, пересек на взмыленных, тяжело дышащих скакунах реку, двинулся через топь, в приметном месте нырнул в кусты и спустя пять минут накоиец-то спешился у подножия пологого холма.

Отпустив подпруги, князь взбежал до середины склона, нырнул в закрытую пологом пещеру и, едва ступив на ступени, спросил:

— Я успел, Лютобор? Мы сможем провести обряд сегодня?

— И тебе долгих лет, чадо мое, — прихлебнул из кружки какого-то варева старый колдун. — Доброго тебе здоровия.

— Здравствуй, мудрый волхв, — кивнул Андрей. — Так я успел?

— Успел, отрок, успел. Токмо сегодня мы обряда творить не станем, чадо. Потому как полнолуние лишь завтра.

— Вот проклятие! — Зверев покачал головой, развернулся. — Пойду, коней выхожу да напою. Чуть не до смерти загнал бедолаг. Получается, зря.

У лошадей и вправду тяжело вздымались бока, падала из-под упряжи розовая пена. Они так устали, что не могли даже есть, несмотря на обилие вокруг сочной болотной травы. Андрей снял с них седла, скинул влажные потники, взял за уздечки, медленно повел вокруг корявой березки, помогая шагом установить дыхание.

Спустя несколько минут вышел колдун, протянул ему ковш пряно пахнущего настоя:

— Испей, отрок, бо сам заботы требуешь. Что к тварям живым добр, то в тебе ладно. А что урокам моим не внемлешь, за то ругать стану нещадно. Почто не навещаешь совсем старика? Отчего про уроки обещанные запамятовал.

— Далеко я ныне, волхв, — вздохнул Андрей, принимая угощение. — Далеко, да хлопот много. Вот и не навещаю. Прости.

— Прощу, — кивнул колдун. — Чего еще с тобой поделать, чадо мое взбалмошное. Пойдем, место удобное покажу.

Они немного прошли в сторону реки, остановились среди клюквенной россыпи. Волхв ступил ногой в мох — и вокруг сапога проступила прозрачная вода.

— Не боись, теплая. С землею грелась.

Андрей одного коня отпустил к старику, для двух других выдавил воду сам. Напившись, окончательно успокоившиеся скакуны принялись щипать траву.

— Ввечеру еще овса им задать, — предложил Лютобор, — и совсем зла на тебя держать не станут.

— Не будет овса, — покачал головой Андрей. — В усадьбу ехать не хочу. Не прогонишь?

— Как можно! Для нас, ведунов, под покровительством Сречи самая пора учением своим заниматься. Весь мир спит, никто слов наших не перебьет, никто ветров наших не поймает, никто завета не остановит. Тихо округ, далеко в ночи воля наша разносится… А отчего же ты отца с матерью навестить не желаешь?

— Не хочу, Лютобор! Ничего не хочу! — рубанул опустевшим ковшом воздух князь Сакульский. — Навязали на мою шею… Родители.

— О ком это ты так зло обмолвился, чадо? — поинтересовался древний колдун.

— Да… — сквозь зубы выдавил Зверев. — Есть о ком. Навязали. Во имя рода, ради успокоения дрязг старых, благополучия дел семейных, ради родства с людьми знатными, ради имени потомков будущих… Мало того что дура безмозглая, мало того что увидел я ее первый раз только на свадьбе. Мало того что говорить с нею не о чем, а видом она на слона после рождественского пира похожа, мало того что на ней проклятие висит — так эта тварь подлая еще и ребенка моего убила!

— Как убила? — замер Лютобор. — Почему?

— Ночью рядом с собой положила…

— А-а, заспала, — не дослушав князя, махнул рукой колдун. — Ну это средь молодых мамочек дело частое. Устают сильно, вот в тишине и спят беспросыпно. Чуть повернутся — да ребятенка рядом с собой и давят. Уж сколько их через меня прошло. И тех, что руки на себя наложить пытались, и тех, что мужьями биты были до полусмерти, и те, что страдали, и те, что покаяться за грех невольный пытались…

— Ты-то тут при чем? — недовольно перебил его Андрей. — В церкви ведь грехи замаливают, не у колдуна на болоте.

— Забыл ты, видно, чадо, — скривился старый волхв, — что не вечно я в норе здешней сижу. Бывало время, когда ко мне в храм на Сешковскую гору люди с подарками шли. Там они и богам исконным молились, и в грехах каялись, и прощения божьим словом просили. Ох, сколько девок этих глупых чрез меня прошло — и не счесть вовсе! Младенца заспать — то чуть не самая частая смерть для малюток.

— Но это были не мои дети, Лютобор, — холодно ответил Зверев. — Не мои.

— И не мои тоже, — кивнул старик. — Ладно, пойдем. Полть куриную ныне девка за приворот принесла. Да рыбка копченая еще осталась, да мясо сушеное. Мне ныне много не надобно. Поделюсь, с меня не убудет. А коли не заснешь, научу ночью сквозь стены смотреть. Умение сие большой пользы не приносит, но многим ако баловство простое нравится.

— Засну, — признался Андрей. — Полтора суток в седле. Меня ныне в теплом месте стоймя к стене прислони — и то засну.

— А и спи, — не обиделся старик. — Спать тоже уметь надобно. Коли один останешься, урок мой малый и пригодиться может. Пойдем. Уложу так, как сам уж не первый век только и отдыхаю.

Как коротает ночи старик, Зверев знал отлично — груду осенних листьев в углу пещеры видел при каждом визите. Но этим вечером он устал настолько, что готов был залечь до утра и в картонной коробке из-под холодильника.

Волхв же, радуясь послушанию ученика, завел Андрея за очаг, поставил спиной к яме с листвой, поднес еще ковшик с напитком, изрядно припахивающим пустырником, дал отпить несколько глотков, потом начертал в воздухе непонятный знак, положил руку ему на лоб и мягко толкнул. Зверев, естественно, немного испугался — но тело на несколько мгновений вышло из его повиновения, отказавшись наклоняться, взмахивать руками или сгибать ноги, и он упал на спину, плашмя, внутренне ожидая болезненного удара. Однако кленовая, липовая, березовая, дубовая листва приняла тело мягко, словно хмельная пена, обтекла со всех сторон, накрыла сверху толстым, толстым одеялом. Он словно парил, не ощущая под собой опоры, не чувствуя прикосновения листьев сверху. Над ним лежал толстый слой натурального, естественного, жаркого покрывала — но не давил, не душил. Среди листвы было тепло, но не душно, а воздух имел аромат чистого и влажного весеннего леса.

Колдовской постелью князь наслаждался недолго. Уже через несколько минут его веки сомкнул крепчайший сон, и он сам превратился в легкий лист, сорвавшийся с ветви ясеня и подхваченный веселым, шаловливым ветерком, что принялся швырять свою нечаянную жертву над аллеями неведомого парка, над ухоженными озерцами, по которым катались на лодках юноши и девушки в белых однообразных костюмах, над кустами рябины, алой от ягодных кистей, над шахматистами у скамеек и синими тележками с надписью «Мороженое» впереди. Это было забавно и головокружительно, но не могло длиться бесконечно. И когда земное притяжение прижало-таки летучий лист к твердой земле, Андрей вздрогнул от неожиданности и открыл глаза.