Изольд мудро не стал подходить к господину, и Андрей сидел на приступке, взмахивая длинной лопастью, еще почти час, пока Риус хриплым голосом не приказал поднять сперва носовые, а потом и главный парус.

— Куда идем, Андрей Васильевич? — поинтересовался мальчишка, убедившись, что ветер пойман, а туго натянутые веревочные концы надежно закреплены.

— Разве я не сказал? — удивился Зверев, рывком выдергивая весло. — В Великие Луки идем. Домой.

— Тяжко получится, княже. Втроем, да весь путь супротив течения. Ветер на Ловати не поймать, на весла посадить некого. Да и по Волхову подняться токмо с попутным ветром сможем. Разве бурлаков нанимать. Поперва от Ладоги до Ильменя, опосля по Ловати…

— Это же сколько они нас волочь будут? А помнишь, Лучемир до Лук под парусом всю дорогу плыл, и довольно быстро добирался.

— Так то в половодье, княже! Течения нет, воды много, лавировать можно без опаски. А ныне…

— Понял, — оборвал его Андрей. — Но пешком — это долго. Пять дней… За пять дней мне до усадьбы добраться надо. Как это сделать, каким путем?

— За пять ден никак не доберешься, княже, — покачал головой Риус. — Коли до Новагорода добираться — так день по озеру Ладожскому, да еще по Волхову при попутном ветре два дня. А без ветра и все пять будет. Коли к Ивангороду повернуть — то по Неве вниз по течению получится, да по заливу еще… Ну два дня выйдет до Ивангорода. Однако же по Нарве без бурлаков не подняться. Да и по Великой на двух веслах мы не выгребем.

— А от Нарвы дорога до Великих Лук имеется?

— До Пскова есть, через Гдов, то я слышал. А до Лук…

— Правь к Ивангороду, — решительно приказал князь. — Уж от Пскова — и дороге не быть? От него, помнится, на Русь никаких рек не течет. Значит, токмо на лошади или телеге и доберешься. Должны быть дороги, должны.

По примеру деда, Риус отважно вел ушкуй через ладожские просторы и в скоро наступившей темноте. Андрей же долго смотрел на повисшую низко над волнами почти полную луну и ушел в носовую каюту только, когда небо уже начало светлеть. Как ушкуй скатывался вниз по стремительной Неве, как пересекал Финский залив — он не видел. Он вышел на палубу, когда судно миновало устье Луги.

— Подходим, княже, — гордо сообщил Риус, удерживающий под мышкой глянцевую рукоять руля. Под глазами у него темнели от недосыпа синяки.

— Хорошо, — кивнул Зверев, вернулся к себе, надел короткий цельнокатаный войлочный кафтан, прозванный холопами «татаркой» и отличавшийся от обычного поддоспешника богатым шитьем золотой нитью и катурлином да застежками на груди, опоясался саблей, уронил в рукав любимый кистень, перекидал все серебро из сундуков в поясную сумку, вышел обратно.

— Вон оно, княже, — указал вперед рыжий. — Глянь, аккурат две ладьи из Нарвы выкатываются. В нее править?

— К берегу…

Мальчишка кивнул, навалился на весло:

— Ребята, концы главного паруса отвязывайте… А опосля сразу стягивайте его, зарифляйте!

Осадка у груженого ушкуя не превышала двух метров — оттого-то он без опаски и через Финский залив проходил, и в устье не самых глубоких рек, вроде того же Вьюна. С пустыми трюмами, да еще и без команды он не мог сидеть в волнах глубже метра.

— Насколько к берегу приближаться, Андрей Васильевич? — когда до пляжа оставалось с сотню сажен, поинтересовался молоденький кормчий.

— Иди, иди, — кивнул Зверев.

— Я носовой один подберу все же… Да, княже?

Андрей безразлично пожал плечами.

— Илья, Изя, давайте! Первый и второй концы на носу отпускайте, да увязывайте… Може, пока якорь бросить, княже? Выскочить ведь на берег… Андрей Васильевич, близко уж больно!

— Правь, дно мягкое. Днище не распорем.

— Дык, на мель сядем, Андрей Васильевич… О Господи, сели!

Под брюхом корабля зашипел песок, ушкуй плавно затормозился — никто даже равновесия не потерял, — и устало прилег на правый бок, наклонив мачту градусов на тридцать. Князь тут же перебросил ноги через борт, спрыгнул, охнул от неожиданно холодной воды и пошел вперед. Как он и ожидал, глубина здесь оказалась всего по пояс.

— Княже! — растерянно окликнул его с кормы Риус. — А как же мы?

— Возвращайтесь, — бросил через плечо Зверев. — Свободны.

— Как же? Мы ведь на мели!

— Раскачивайтесь, — обернулся Андрей, — подрывайтесь. Волна поднимется — веслами отталкивайтесь. Припасы на борту есть, с голоду не помрете.

Он ускорил шаг и вскоре был на берегу. Разумеется, здесь, за кустарником — подальше от ветра — тянулась тропинка. И дозоры порубежные тут проезжали, и зазывалы бурлаков-артельщиков, и рыбаки причаливали. Ивангород — селение не маленькое. Не то место, где в двух верстах от посадских стен непролазные дебри начинаются.

Быстрым шагом князь направился вдоль берега и уже через час вышел к стремительной порубежной реке. Где-то в версте выше по течению виднелись скошенные стены старой датской крепости в Ругодиве,[5]напротив которой мрачно серели отвесные укрепления Ивангорода. Но ни один из городов Зверева сейчас не интересовал.

— Постоялый двор ближайший где? — остановил он бредущих с вилами на плечах смердов.

— Коли по тропе этой, то еще четверть часа хода, — охотно ответили крестьяне, сдернув похожие на пилотки, серые суконные шапочки. — Как первый частокол будет, так это он и есть.

Примета оказалась удобной. С половину версты огороды по сторонам ограничивались только жердяными изгородями, и лишь за яблоневым садом взору путника открылся плотный тын, за которым возвышались две черные от времени избы в три жилья.

Задерживаться Андрей не стал: купил двух коней с упряжью, а пока их седлали, сунул в рот пряженец с вязигой, еще два спрятал за пазуху. Посему Иван-город он прорезал на рысях и помчался по уводящей точно на юг дороге. Примерно треть часа галопом, треть часа шагом, еще столько же на рысях — потом смена лошадей, и опять в галоп. Через три часа он миновал сторожащий устье узкой речушки Гдов, еще через шесть — въехал в скобяную слободу Пскова. Здесь, в крайнем постоялом дворе князь Сакульский остановился на ночлег, пожалев больше не себя, а выдохшихся коней. Поутру, прикупив у хозяина еще одного скакуна и поменяв усталых лошадей на свежих, Зверев помчался дальше: узкой тропою на Остров, а оттуда знакомой дорогой к Опочке. Этим путем кованые рати шли выбивать поляков с русской земли, этим же путем возвращались после победы над ляхами. Многотысячное войско вытоптало узкую поначалу дорожку так, что и сейчас, спустя два года, она так и не заросла. Скачи и ничего не опасайся — не заблудишься.

При двух заводных князь почти всю дорогу шел на рысях, каждые полчаса перескакивая с седла на седло, и только ночью позволил измученным лошадям перейти на шаг. Но с первыми лучами солнца — снова рысь, снова скачка, выжимающая последние силы и из всадника, и из скакунов. Зато уже утром он миновал Идрицу, а перед сумерками повернул с Пуповского тракта на проселок, что тянулся по левому берегу изрядно пересохшего за жаркое лето Удрая.