Следом за Баскаковым на трибуну Мосгорсуда попросились подсудимые Вячеслав Дроков и Павел Цыганок. В своих речах они частично сознались в содеянном, только уточнили, что организатором захватов был не Кумарин, а… главный свидетель обвинения Бадри Шенгелия! При этом Цыганок в своей речи даже попытался доказать суду, что главный свидетель не только выступал для всех рейдеров города своего рода связующим звеном с сотрудниками налоговой инспекции № 15, но и сам был заказчиком по ряду объектов, захват которых отныне приписывают тамбовским.

Впрочем, сыскались среди подсудимых и те, кто вступился за Бадри Анзоровича. Так, ранее уже дававший признательные показания Альберт Старостин заявил, что до суда вообще никогда не видел Шенгелия. Что, кстати, немного противоречило словам главного свидетеля о том, что тамбовских он всех знал, и они при нем решали все деловые вопросы…

В общем, история, которая начиналась как триллер, все больше становилась похожа на фарс. Притом что в кулуарах уже давно пошли разговоры о том, что исход процесса решен, и даже назывались реальные сроки для Кумарина. Злые языки, например, говорили, что Шенгелия отмерил Кумарину двенадцать, а гособвинение требует все пятнадцать с половиной…{ Что-то такое, похоже, чувствовал и сам главный обвиняемый. Неслучайно на одном из судебных заседаний Барсуков попросил слова и в течение нескольких часов подробно рассказывал о том, чем занимался в последние два-три года до ареста. Со слов Барсукова выходило, что в этот период жизни его интересовала лишь и исключительно благотворительность…}

В несчастливый день «13-е» петербургские судьи в столице приговорили «ночного губернатора» Санкт-Петербурга к четырнадцати годам колонии строгого режима и штрафу в один миллион рублей. Владимир Барсуков был признан виновным по обоим эпизодам рейдерских захватов и в легализации доходов, полученных преступным путем. Остальные подсудимые также были признаны виновными по каждому эпизоду и подошли к оглашению приговора со следующими результатами: Дроков – 15 лет и также миллион, Цыганок – 12 лет и 500 тысяч, Малышев – 13 и 700 тысяч штрафа, Асташко – 9 лет, Кумище – 8 лет (его сразу же взяли под стражу в зале суда), Баскаков – 7 лет, Старостин с учетом деятельного раскаяния и изобличающих показаний на других членов ОПГ – 5 лет. Последним четверым штрафа не положили, объяснив это их незавидным материальным положением…

Уже на следующий день, комментируя изданиям АЖУРа озвученный приговор, старший партнер юридической компании «Pen & Paper» Константин Добрынин высказался в следующем духе: «…Сам приговор г-ну Кумарину – ожидаем, предсказуем и справедлив. Но. Во всей этой ситуации „торжества закона и неотвратимости наказания“, на мой взгляд как юриста, присутствует одно существенное упущение. Да, приговор соответствует „букве закона“, но абсолютно не соотносится с таким понятием, как „дух закона“ или даже „дух права“ – т. е. с общим представлением о том, как должен выглядеть закон, и самое главное – как он должен реагировать на возникающие в правовом поле общества конкретные отношения. Если помнить об этих вещах, то рядом с г-м Кумариным на скамье подсудимых должен был бы находиться и широко известный рейдер г-н Шенгелия. Тогда бы это было и морально, и справедливо, и нравственно. И не искажало бы общую идею законности и справедливости, в соответствии с которой и развивается буква закона…»

Ну а неделю спустя нашему корреспонденту Ирине Тумаковой удалось сделать большое интервью с одним из ключевых персонажей всей этой многоходовой истории – с Бадри Шенгелия. В нем «ключевой свидетель», в частности, довольно подробно поведал о причинах, по которым он принял решение «настучать» на Владимира Барсукова.

«…Корр. – Бадри, конечно, первое, что всех интересует: как вам пришло в голову давать показания на Кумарина? Зачем?

Б. Ш. – Про Кумарина я молчал год и два месяца. И в отношении себя я молчал год и два месяца. По своему делу я признал вину, признал ее в полном объеме, выплатил ущерб потерпевшему, получил свои два года девять месяцев. И в это же время по собственному желанию…

– Так-таки по собственному?

– По собственному. Без всякого принуждения я дал показания на Кумарина и его… Сообщников, будем так говорить.

– Это правда, что вы рассказали, будто Кумарин в развлекательном комплексе „Золотая страна“ в вашем присутствии лично давал указания о покупке оружия, о захватах?..

– Да, да, так и было.

– Такие указания всегда даются открытым текстом, у всех на глазах?

– Они попросили у меня два автомата Калашникова…

– Сам Кумарин?! У него не было для этого специально обученных людей?

– Дроков. Я пересел за столик к Кумарину и говорю: „Это что такое-то?“ Он и подтвердил: да, говорит, это надо, два автомата.

– Объяснил, для чего?

– Это я потом только понял. Когда мне начали все по очереди звонить: слушай, говорят, расстреляли „роллс-ройс“, мы думали, это твой… Я всех успокаиваю: да я из дому еще не выходил!

– То есть речь шла о покушении на Васильева?

– Да, его конкретно убивали. Это был апрель или май 2006-го, не помню уже. Потом, когда мы были в „Золотой стране“, как раз пришла информация, что он жив остался. Дроков подходит к Кумарину: слушай, он жив. „Все равно я его добью“, – отвечает Кумарин.

– Такие разговоры тоже ведутся при всех?

– Кумарин не опасался меня, считал совершенно своим человеком.

– Вам не кажется, что это не очень красиво? Он считал вас своим человеком, а вы…

– Да, считал, до поры до времени. И я так считал. А потом стали появляться статьи в газетах о том, что Шенгелия у нас – самый главный рейдер. А это с его легкой руки за мной началась охота. Потом у меня прошли обыски, и это тоже Кумарин. Он просто стал подставлять меня, чтобы отвести все стрелки от себя. И вдруг все его захваты пихнули мне, чтоб за них меня арестовали.

– Но в каждом эпизоде фигурируют вполне конкретные физические лица, их можно было связать с вами, если на самом деле нет связи?

– Да все у нас возможно! Сыч (полковник милиции, бывший начальник РУОПа, сейчас находится под следствием. – Корр.) с подчиненными болтались в „Золотой стране“ и никого и ничего не стеснялись. А потом, когда у меня дома и на даче провели обыски, один убоповец достал и показал мне фотографии: вот, дескать, твоя мама нас напоила кофе, возьми себе фотографии… Это так Кумарин дал мне понять, что он все контролирует, даже обыски у меня.

– Поэтому вы заговорили о нем?

– Повторяю, я молчал о нем год и два месяца после ареста, хотя мне, поверьте, вопросы очень даже задавали. Но я все ждал: ну, думал, не может быть, чтоб мне как-то не помогли, при его-то возможностях! Ведь я на днях рождения у него бывал, а на день рождения кого попало не приглашают, только людей близких… Ждал, ждал… А когда понял, что вместо помощи он все на меня переводит, чтоб себя выгородить, тогда и заговорил.