— Ave, Maria, gratia plena, Dominus tecum… ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae. Amen![235]

Сатана улыбнулся и сказал:

— Спускающийся в тахтит[236] больше не поднимется наверх, ибо там сдвоенная земля. Ты сам призвал смерть на свою голову!

— Я вижу далекий остров света, плывущий в пустоте, — прошептали губы епископа за секунду до того, как его голову отрубили невидимым мечом.

Бетула, все еще сидя в кресле, рассмеялась демоническим смехом:

— Скоро и все вы, святоши хреновы, к нему присоединитесь!

Архиепископ Фарнези ухватился за руку падре Винетти.

— Голос… голос ангела. Венец… только Избранник сможет надеть ей на голову венец Спасителя.

Уловив смысл услышанного, падре, не колеблясь, раскрыл бокс, который крепко прижимал к телу. Шон бережно взял из его рук круглую стеклянную капсулу, и она тут же засияла всеми оттенками радуги, пронзив насквозь завизжавших горгулий. Будучи не в состоянии вынести яркого света святости, монстр, сотворенный Сатаной, прикрыл глаза и тут же принял облик Христа.[237] Протянув скипетр, «Иисус» строго обратился к Майлзу:

— Неужели и ты станешь глумиться над святынями моими, как и эти вероотступники в рясах?

— Facturas facere![238] — выкрикнул отец Винетти.

Превратившись в темное облако, дьявол окутал им Избранника. Взгляд Шона ушел вглубь полумрака, где он увидел не менее сотни беспорядочно совокупляющихся женских и мужских обнаженных тел. Некоторые из них обращались к нему и протягивали руки, предлагая причаститься пеплом убитых младенцев, зачатых во время сатанинских оргий. Шон почувствовал себя покинутым ребенком, которого отец вел за руку в темной комнате и вдруг отпустил.

— Ты сделал все, что Ему было нужно, но Он оставил тебя, — нашептывал дьявол на ухо. — Он забыл тебя, ты Ему больше не нужен.

Неожиданно вспыхнули свечи, и Майлз увидел себя в окружении красивых обнаженных девушек, освещенных необычно мягким матовым светом. Их нежные взгляды и улыбки затягивали его в омут сладострастного прелюбодеяния.

— Только скажи «да», и будешь целую вечность пребывать в их объятиях. Их губы будут нежно прикасаться к твоему телу непрестанно. Не в этом ли счастье? — продолжал наступать Сатана.

Он указал рукой на молодых и пожилых мужчин, которые курили опиум, возлегая на диванах, и были облеплены со всех сторон ласкающими их девами.

— Посмотри, какой покой и умиротворение исходит от них! Прислушайся к тихим, но искренним стонам этих девушек, переполненных наслаждением. Их жизнь превратилась в постоянное, ежесекундное удовлетворение. Разве не это обещал вам Бог в Раю — вечное счастье, не так ли? Или ты думаешь, в программу райских развлечений входит всего лишь утренняя пробежка в цветущем саду среди неумолкающих соловьев и церковное песнопение?

Шон почувствовал, как голова закружилась, а вены вздулись на висках.

— Ну-ну, не тешь себя иллюзиями. Как можно доверять Ему? Даже девушку, с которой ты хотел связать свою судьбу, Он отнял у тебя и мне отдал.

— Ты такого еще никогда не испытывал, — игриво манили его со всех сторон длинноногие нимфы.

Сердце забилось учащеннее от нахлынувшего возбуждения.

Демонесса Лилит приняла облик красавицы, прикрывшей свои прелести лишь полупрозрачной накидкой из воздушного шелка, и прошептала на ухо:

— Не бойся, прислушайся к своим желаниям. Попробуй. Зачем тебе сопротивляться? Ведь ты же не священник.

Перед глазами стояли соблазнительные стройные фигуры с тонкими талиями, и если бы не яркий свет, вышедший из стеклянной капсулы с венцом Спасителя, Шон вряд ли устоял бы перед сильнейшим искушением.

— Cecidit angelus, et factus est diabolus,[239] — тихо произнес Майлз и не менее трех раз успел повторить эти слова, приближаясь к Бетуле.

Не в силах пробить защитный барьер, черные тени демонов десятками вспыхивали в воздухе вокруг него, бесследно сгорая в воздухе. Сидя между двумя мраморными хорами, Бетула зашипела, как раненая пантера, при виде сияющего венца, который Шон крепко сжимал в руках над ее головой.

— Стреляйте, стреляйте в него, Адриано, мы не можем этого допустить, — выкрикнул Белуджи.

— Откуда он знает твое имя? Неужели и ты с ними заодно? — удивленно посмотрел комиссар Турати на своего друга.

Не обращая внимания на пистолет, который комиссар направил на него, прокурор Трамонто резко поднял руку и, не целясь, выстрелил в Избранника. Первая пуля отклонилась в сторону, но как только Шон надел на голову Бетулы венец Спасителя, вторая пробила ему грудь. Не решаясь сразу выстрелить, комиссар Турати все-таки нажал на курок, не дав прокурору выпустить третью пулю, и тот опустился на колени, раненный в запястье и бедро.

Обжигающая боль прошила насквозь правое легкое Майлза, но он по-прежнему стоял на ногах, поддерживаемый силой божественного света, исходящего из венца.

Волосы Бетулы обуглились, а кожа вздулась волдырями. Из молодой красивой девушки она начала на глазах превращаться в старую злобную ведьму с пылающими лютой ненавистью глазами. Завопив громким голосом, она в отчаянии затряслась всем телом и завертела головой, не выдержав святости крови Иисуса Христа, въевшейся в проволоку тернового венца.

— Глупец, ты оставил меня — источник живой воды, чтобы вырубить себе колодец, который заполняется дождевой водой, — прохрипел Сатана.

Он зарычал, словно дикий зверь, и взорвался, как раздутый мех с вином, заляпав стены и алтарь базилики кровью, вытянутой из лежащих вокруг него жертв.

— Всевышний со мной. Он будет всегда охранять меня при входе и при выходе моем, потому что я знаю Имя Его, — сказал Майлз.

Зажав пулевое отверстие рукой, он упал на руки отца Винетти и кардинала Сантори и слабеющим голосом добавил:

— …и скрою тебя в тени ладони Своей.

Комиссар, не теряя ни секунды, вызвал врачей по рации. Склонившись над Избранником, он приподнял его голову и попытался подбодрить ученого.

— Не закрывайте глаза. Вы слышите меня, доктор Майлз? Вы должны бороться, пуля прошла навылет, так что все не так уж и плохо.