гостей, какими были принц Руперт с его приближенными офицерами? Относительно солдат нечего было особенно заботиться: Сабрина уже распорядилась выдать им достаточное количество провизии и пару бочек пива; готовить же себе еду они взялись сами, попросив только разрешения разложить в удобном месте костры. Но для принца и его спутников нужно было иное. Нельзя же кормить таких избалованных господ чем попало. А затем, как и чем занять гостей, чтобы они остались довольны? Трудно было молодым хозяйкам, не привыкшим к такого рода осложнениям. Пришлось позвать на совет повара. После долгих обсуждений и споров было решено, что обед должен быть отложен часа на два, а за это время повар брался состряпать такой обед, что «хоть всех королей собирай со всего света, так и те остались бы довольны».

Наконец все необходимое было улажено, и молодые хозяйки могли приступить к одеванию для предстоящего вечера. Им хотелось бы просто заменить свои амазонки обыкновенным домашним платьем, но этого не допускало приличие. Нужно было почтить гостей и нарядом. А наряжаться сестрам совсем не хотелось. Во-первых, они вовсе не стремились казаться еще лучше в глазах этих «противных повес», как охарактеризовала Вега незваных гостей, а во-вторых, им было больно наряжаться еще и потому, что на сердце у них лежала забота об отце. Что будет, если Рексу почему-либо не удастся вернуть его с пути и он попадет в руки своих заклятых врагов, роялистов? Об этом страшно было и подумать. Но как бы там ни было, а одеться было необходимо. Перебрав все свои наряды, сестры наконец остановились на самых скромных, но вполне приличных для приема любого гостя, только не подчеркивающих, а скорее затемняющих природную красоту обеих девушек. Сабрина выбрала более темные цвета, а Вега на этот раз надела серое платье, вместо белого или голубого.

— А знаешь, Вегочка, — заговорила Сабрина, когда наряды уже были выбраны, но перед тем как их надеть, нужно было еще поправить прическу, и сестры уселись каждая перед своим туалетным столиком, — ведь Реджинальд Тревор сильно переменился. Я давеча говорила с ним и была поражена: он точно переродился за то время, в продолжение которого мы с ним не встречались.

— Разве так? — удивилась Вега. — Что же могло так подействовать на него?.. Должно быть, тебе только показалось, что он изменился? Если бы это было верно, он едва ли бы остался в свите этого надутого павлина Руперта.

— Мало ли какие соображения могут удерживать его до поры до времени! А что он стал совершенно другим, чем был раньше, — это верно. В нем уж незаметно ни прежнего бахвальства, ни самодовольства, ни…

— Одним словом, — иронически перебила сестру Вега, — по какому-то волшебству все его прежние свойства исчезли и заменились… чужими! Напрасно, стало быть, ты, мудрая Саб, боялась, как бы я не увлеклась им… помнишь, когда он только что познакомился было с нами, а ты уж по уши была влюблена в своего Ричарда?

— Ах, Вегочка, какая ты насмешница! Мало ли что было! Я никогда не считала себя «мудрою», а всегда сознавала, что могу ошибиться, как и всякий другой человек, в особенности молодой. Это ты меня так прозвала, и, конечно, тоже в насмешку.

Вега молча расчесывала свои длинные и шелковистые золотистые волосы, целым каскадом окатившие ее белоснежные плечи, думая о том, что, быть может, Реджинальд Тревор и в самом деле изменился. Быть может, он искренно любил ее и ее отказ произвел в нем коренной переворот. Она слыхала, что так бывает. Вероятно, он понял, что таким, каким он был, его не может полюбить ни одна порядочная девушка. Ну и отлично, тем лучше для него, но ей, самой Веге, разве это не все равно? Его хорошее отношение к Уинифреде, конечно, стоит признательности, в которой ему не будет отказано. А дальше — какое ей дело до него? Да и Сабрина хлопочет, разумеется, только о справедливости: она видит, что человек исправился, радуется этому и хочет, чтобы радовалась и сестра…

— Ах, Боже мой, Вегочка! — раздался вдруг возглас Сабрины, уже окончившей свой туалет и смотревшей в окно. — Пойди-ка скорее сюда и посмотри, что там делается.

Испуганная встревоженным голосом сестры, Вега как была с распущенными волнами волос, так и бросилась к окну и выглянула во двор. В ворота въезжало трое всадников, в середине ехал кто-то в черной одежде гражданского покроя, а по бокам ехало по солдату в вышитых золотыми шнурками мундирах багряного цвета.

— Это Рекс! Его забрали в плен! — продолжала Сабрина, вглядевшись. — Попался-таки… Вот несчастье-то!

— Да, Саб, это действительно он, — подтвердила Вега. — Ах, какая неудача!.. Теперь одна надежда на то, что отец не успел еще выехать из Глостера.

Но и эта надежда оказалась напрасной. Едва успела Вега выразить ее, как в аллее, по ту сторону двора, появилось еще несколько багряных всадников с человеком посредине в темной же одежде. По-видимому, это тоже был конвой с каким-то пленником.

— О, Саб, да ведь это наш отец! — вскричала Вега, отскочив от окна и бросаясь на шею сестры. Крепко обхватив друг друга, сестры громко разрыдались…

Над Холлимидом спустилась ночь. Сама по себе очень темная, эта ночь освещалась множеством больших и малых огней, горевших вокруг дома и в нем самом. Октябрь шел к концу, и становилось свежо, поэтому топились все камины в доме. Повсюду на столах и стенах сияло пламя толстых восковых свечей. Горели и спускавшиеся с потолка фигурные бронзовые канделябры.

На дворе пылали костры, вокруг которых в самых непринужденных позах расположились солдаты принца. Все они сытно и вкусно поужинали и получили по хорошей порции вина и пива, так что находились в самом прекрасном настроении. Их веселый и шумный гомон далеко разносился по тихим окрестностям.

Не менее весело, хотя и не так шумно, было и в парадной столовой дома. Там, за богато убранным столом, уставленным всякого рода прекрасной старинной фарфоровой посудой, бутылками с дорогими винами и серебряными кубками, восседали непрошеные гости. Самого хозяина дома здесь не было. Он находился в одной из соседних комнат, перед запертыми дверями которой стояла стража.

Дочери его все еще оставались наверху. Они видели в окно, как их отца