мужа Дорат-иль-Говас, царя Семиморья, орудие, пусть и не совсем достойное, великого Сулеймана, победителя врагов Аллаха и Его пророков, который не гордился бы своей участью, если бы не привел лекаря, что может немедленно вернуть зрение его отцу.

— Вернуть зрение моему дорогому Саламису!.. — вскричала Амирала.

— Да, госпожа, — отвечал Хабиб. — Этот лекарь — моя жена. Волей Неба именно ей суждено совершить это чудо.

— Твоя жена?! Но где же она?

— В моем шалаше. Она ждет, чтобы ей принесли арабское платье. Найдите два — для нее и для меня: она должна переодеться мужчиной, а я — так, чтобы меня не узнали. Пусть весь стан думает, что к отцу привели арабского врачевателя и его раба. Дай мне самого надежного своего прислужника, пусть он вместе с тремя мулами отправится в мой лесной шатер, а я пойду туда прямо сейчас. Пусть скажет на заставе, что скоро вернется, и договорится, чтобы его пропустили обратно… Своим рабам объяснишь, что послала его за лекарем и что тому понадобится шатер. Мы приедем на закате, и ты дашь нам в услужение только Эзекку… Госпожа, к тому времени подготовь отца. Расскажи ему какую-нибудь сказку, пусть она заронит в его душу надежду. Внуши ему доверие к целителю, скажи, что тот вернет ему зрение, всего лишь взглянув на его глаза и легонько к ним прикоснувшись. Что до меня, то я покажусь только после того, как мой родитель прозреет.

Всё исполнили так, как велел Хабиб, и сын Саламиса немедленно отправился в шалаш, ни слова не говоря слуге своего отца, который следовал за ним.

Когда они приблизились к частоколу, царевич назвал раба по имени. Тот вздрогнул, услышав знакомый голос.

— Не удивляйся, — сказал юноша. — Я говорю с тобой голосом Хабиба, потому что я и есть Хабиб. Когда ты окажешься там, куда я веду тебя, то увидишь еще кое-кого и поразишься еще больше. Это царица, моя жена, и ты исполнишь всё, что мы прикажем, ради нашего эмира и моего отца.

Слуга решил, что видит сон. Однако вскоре данные ему поручения убедили раба в том, что это явь.

Хабиб велел ему погрузить на двух мулов доспехи, подаренные Иль-Хабулем, а потом царевич и Дорат-иль-Говас переоделись так, как было задумано.

Молодой лекарь ехал верхом на большом муле. Его раб шел пешком, ведя под уздцы второго навьюченного мула, а слуга эмира вел третьего.

Оружие и доспехи прикрыли львиными и тигровыми шкурами, сняв их с софы и с пола в шалаше. На закате дня маленький отряд прибыл на заставу и без помех миновал ее стражников.

Тем временем Амирала и Эзекка ждали пробуждения Саламиса, и когда тот проснулся, заговорили с ним не так печально, как прежде. Добрый эмир воспрял духом.

— Небо унизило меня, — сказал он. — Я слишком возгордился Его милостями, и оно отняло у меня всё, дабы я осознал свое ничтожество. Я благословляю его, о моя дорогая Амирала, ибо чувствую, что ты смирилась так же, как и я… Лишенный не только славы и власти, но и света дневного, я не боюсь даже рабства, коим мне угрожают, если ты будешь рядом и поможешь мне снести все невзгоды. Мои враги больше не страшатся моего копья, но им не избежать кары Великого Пророка. Он сам отомстит за нас, воссоединит с нашим дорогим Хабибом, и мы будем счастливы.

— Да, да! — воскликнула старая няня. — После сна, который приснился мне и моей госпоже, я уверена, что мы соединимся с нашим Хабибом.

— О чем ты говоришь? — удивился Саламис. — Где это видано, чтобы один и тот же сон привиделся двум женщинам сразу?

— И однако же, так и было, — настаивала Эзекка. — Он приснился и мне, и госпоже. Мы обе видели Хабиба: он прекрасен, он — царь, и у него жена-царица, прекраснее гурии. Он любит нас и своего отца всеми силами души. Твой сын намерен явиться сюда и показаться тебе…

— Показаться мне?! — усмехнулся Саламис. — Значит, всё это случится не на земле, а на Небе, ибо мои глаза закрылись навсегда.

— Возможно, господин мой, ты заблуждаешься, — продолжала Эзекка. — Нам обещали привести необыкновенного лекаря. Если зрачки целы, он в одно мгновенье, не причиняя боли, возвращает им зрение.

— Нет, я не хочу в который раз стать жертвой шарлатанов и предсказателей.

— Он ни то и ни другое. Прежде чем взяться за дело, этот целитель дает в залог тысячу золотых. Если он не преуспеет или сделает хоть чуточку больно, то теряет всё.

— Что ж, пусть приходит и дает залог, — согласился эмир. — Хочу заработать тысячу золотых для моих бедных подданных, лишившихся своего скота. Мне это будет стоить всего лишь немного терпения, а самозванец будет наказан за бахвальство.

На большее Амирала и не надеялась. Хабиба и Дорат-иль-Говас отвели в приготовленный для них шатер, и слуга сложил в его углу завернутые в шкуры оружие и доспехи.

Тем временем всех лишних выпроводили из покоев Саламиса, принесли ужин, который должна была подать Эзекка, и верный раб стал у входа, чтобы никто не вошел внутрь, пока лекарь занимается своим делом.

Амирала сказала эмиру, что целитель уже здесь, и вложила в руку мужа полный золота кошель.

— Чувствуешь, какой тяжелый? — спросила она. — Скажи, хватит ли этого, и держи деньги при себе на тот случай, если лечение не поможет. Но, поскольку ты не простой человек, а царь, лекарь считает, что это слишком жалкий залог, и просит дозволения поставить на кон еще и свою голову.

— Моя дорогая Амирала, — поразился Саламис, — может, мне всё это только чудится? Может, это сон вроде того, что видели вы с Эзеккой? Или мы втроем грезим наяву?

— Надеюсь, мой дорогой эмир, что вскоре нас станет пятеро, и сон наш будет самым приятным и самым правдивым на свете. Однако позволь целителю подойти к тебе.

— Приблизься, — сказал Саламис. — Это правда, ты уверен в том, что излечишь меня?

— Так же, как в себе самом, — ответила Дорат-иль-Говас.

— У тебя голос ангела, а не лекаря. Неужели ты послан Небом, ибо только от Него я жду милости и спасения.

— Ты ошибаешься, я не ангел, но я в самом деле помогу тебе.

— Не знаю, почему, но я