старую няню Эзекку.

— Ты меня знаешь, молодой человек? Откуда? — удивилась добрая женщина.

— Да, я знаю тебя, — отвечал юноша, — давай зайдем за это дерево, и я скажу тебе новость, которая очень обрадует твоих хозяев. Отнеси в свой шатер мою корзину, и если мои слова не доставят тебе удовольствия, она вместе с содержимым достанется тебе.

Рабыня больше из любопытства, чем от жадности, зашла за дерево, что стояло сбоку от шатра, образуя укромный уголок.

— Ну-ка, ну-ка, — улыбнулась она, — послушаем, что ты скажешь.

— Обещай, что, выслушав меня, ты не завопишь от радости и не привлечешь ничье внимание.

— Ах ты, обольститель, ты что же, думаешь, у тебя золотые уста? По твоей одежде и бабушам незаметно, что ты одними разговорами заставил кричать много женщин!

— Всё так, моя дорогая няня. Ты будешь первой, если не сумеешь удержаться.

— Нет, мне это нравится, бродяга с корзинкой кислых слив зовет меня няней! Может, доставишь наконец мне обещанную радость, а то я уже устала ждать.

— Ты очень любила бедного Хабиба?

— Ты явился сюда, чтобы расстроить меня до слез?

— Напротив, если ты любила его, утешься, ведь он не погиб. — При этих словах сын Саламиса сжал руки женщины, чтобы она не заголосила. — Молчи, няня, молчи, моя дорогая, не шуми, это я, Хабиб, прошу тебя, только не кричи. Я покажу тебе родинки на шее и на груди, я спою тебе песенку, что когда-то сочинил для тебя.

— Как? Как же это? — Эзекка узнала голос Хабиба, и тот прикрыл ей рот ладонью.

— Тише, тише, не то до смерти напугаешь мою мать. Я пришел, чтобы вырвать отца из лап врагов. Ты всё испортишь, если кто-нибудь прознает, что я здесь. Молчи, держи себя в руках, во имя Аллаха заклинаю тебя, моя добрая старая няня. Где я могу спрятаться? Укажи мне какой-нибудь шатер. Если в него нельзя попасть через вход, я пролезу под пологом, а после скажу тебе, что делать, дабы новость о моем возвращении, которую ты сообщишь моим родителям, осталась тайной между нами четырьмя и не вызвала никаких возмущений. Это самое главное для всех нас.

Хабиб напрасно боялся, что Эзекка закричит. У бедной женщины перехватило дыхание от переполнявших ее чувств, только слезы брызнули из глаз. В шатре для служанок в тот утренний час никого не было, и няня проводила своего дорогого воспитанника внутрь. Там царевич объяснил ей, каким образом она должна предупредить его мать. Затем он хорошенько спрятался, а его нянька ушла, надеясь улучить удобный момент и поговорить с Амиралой, которая почти ни на шаг не отходила от Саламиса.

Хабиб остался один и с болью в сердце думал, каким грозным прежде был стан его отца и каким беззащитным выглядел теперь.

Он уменьшился на три четверти. Вместо застав его окружали только рвы и частокол, и, судя по тому, что рыцарь заметил по дороге, здесь готовились к войне, но войне оборонительной.

Невозможно вообразить, как не терпелось герою поскорее обнять и утешить своих отца и мать, вернуть зрение Саламису и сразиться с неблагодарными изменниками, которые воспользовались недугом своего царя, чтобы восстать против него и даже угрожать его свободе.

К счастью, этим печальным размышлениям положила конец его няня Эзекка.

Сон ненадолго сомкнул веки эмира, и Амирала удалилась в свой шатер, чтобы попить и немного отдохнуть.

Эзекка последовала за ней и, оставшись с матерью Хабиба наедине, сказала:

— Госпожа, ты всегда верила моим снам. Уже давно мне не снилось ничего хорошего, и, к несчастью, все мои печальные видения сбывались. Лишь только последнее утешило меня и вселило в сердце надежду… Двадцать рыцарей, которые сопровождали нашего сыночка в пустыню, оказались изменниками, а потом и лгунами. Наш Хабиб не погиб. Он прекрасно себя чувствует, и я своими губами прикоснулась к родинкам на его шее и груди.

— Ты поцеловала его родинки, — засомневалась Амирала, — и почему из этого следует, что рыцари нас обманули, а мой сын жив?

— Потому, госпожа, — отвечала старушка, — что я прижалась к его родинкам очень сильно и почувствовала, как живо бьется сердце в его груди. Сердце мертвеца так не бьется, госпожа, уж поверь мне на слово.

— Когда же ты видела этот сон?

— Да только что, госпожа. А теперь выпей холодной воды, и я расскажу тебе кое-что еще.

Амирала любезно согласилась и выпила целую чашку.

— Вот и хорошо, — продолжала старушка. — Слушай, госпожа, и крепись, чтобы не умереть от радости. Это было не во сне. Я видела его, я обнимала живого Хабиба. Сейчас он находится в моем шатре. Вот корзина со сливами, которую он принес. Твой сын вернулся домой, переодевшись бедняком, с измазанным глиной лицом. Он не хочет, чтобы его узнал кто-нибудь, кроме нас и его отца. Хабиб сказал, что это очень важно для судьбы Саламиса, а ты знаешь, как благоразумен наш сынок. Надо делать всё, как он просит.

Амиралу охватило сильное волнение. Холодная вода ей не помогла. Она взглянула на корзинку и не смогла вымолвить ничего, кроме:

— Сливы. Он принес сливы!

— Приди в себя, госпожа. — Эзекка поднесла к носу хозяйки пахучую настойку. — Тебя ждет счастье и вознаграждение за все страдания. Так сказал мой Хабиб, и вечером, глядя на звезды, ты не увидишь ни одного враждебного нам знака.

— Но где же он?! — Амирала немного пришла в себя.

— В моем шатре, за большой корзиной с тканями, которые тебе прислали из Шираза. Мужайся, госпожа, и ничего не бойся, иди, сама посмотри. Мы закроемся в шатре, расчешем ему волосы, умоем, и либо я обманулась, либо мы обнимем нашего сына, который стал еще краше, чем прежде.

Амирала собралась с духом и позволила проводить себя в шатер доброй няньки. Там, приняв все предосторожности, чтобы никто им не помешал и не застал врасплох, корзину с тканями отодвинули, и Хабиб упал к ногам матери, которая сидела на лежанке Эзекки. Тут няне пришлось снова доставать склянку с настойкой, чтобы на этот раз привести в чувство и Амиралу, и ее сына.

Наконец они заключили друг друга в объятия.

— Ах! Какая сила вернула тебя нам, мой ненаглядный Хабиб? — воскликнула жена Саламиса.

— Та, что была мне обещана звездами, моя госпожа. Ты видишь перед собой счастливого