25 января Горбачев собрал своих ближайших помощников (присутствовали Рыжков, Шеварднадзе, Крючков, Ахромеев, Черняев, Шахназаров, Яковлев и Фалин), чтобы обсудить этот непростой вопрос. По итогам встречи генсек сформулировал два основных тезиса: СССР поддержит объединение Германии (маршал Ахромеев должен был подготовиться к выведению советских войск из Восточной Германии), однако выступит категорически против вступления новой Германии в НАТО. Как это предотвратить? На территории ГДР оставалось 350 тысяч советских солдат, но угрозы или применение силы могли привести к военному конфликту или к обострению холодной войны. Альтернативой были тяжелые переговоры с позиции слабости с непредвиденными результатами.

По иронии судьбы низкая популярность Горбачева в Союзе, как и страх западных лидеров перед возможными действиями СССР в случае неудачи на переговорах, добавляли ему козырей. Миттеран опасался, что Горбачев не задержится у власти, если западные немцы будут слишком сильно настаивать на вступлении в НАТО[1858]. Министр иностранных дел ФРГ Геншер предполагал, что советский лидер, скорее всего, никогда не одобрит расширение границ НАТО на восток: “Ни один разумный человек не станет ожидать, что руководство СССР согласится на такое развитие событий”[1859]. Советник президента Буша по вопросам национальной безопасности Брент Скоукрофт считал, что идея объединенной Германии может оказаться “неприемлемой” для СССР, и тогда Советы “выступят против нее, при необходимости применив силу, или выдвинут условия… с которыми не сможет согласиться США”[1860]. Посол Мэтлок писал: “Горбачев способен сыграть роль разрушителя… и действительно укрепить собственное политическое положение у себя на родине”. Президент мог бы “надуться” и не признать право Германии свободно выбирать себе союзников. “Поступи он так, и перед немцами встала бы дилемма: либо членство в НАТО, либо объединение, но никак не то и другое вместе, – во всяком случае, не то и другое сразу”[1861]. Специальный помощник президента Буша-старшего по вопросам Европы и СССР Роберт Д. Блэкуилл помнит, как все ждали, что Горбачев воспользуется тем фактом, что 70 % немцев не считали вступление Германии в НАТО обязательным. В марте 1990 года Союз должен был дать ответ, и в худшем для США сценарии СССР одобрил бы единую Германию, но не ее присоединение к НАТО. “Этот кошмар мог произойти со дня на день. Для нас это обернулось бы большими трудностями, однако этого не произошло! Слава богу!” – напишет Блэкуилл[1862]. Много лет спустя президент Буш преуменьшит историческую значимость момента и скажет, что Горбачев оказался более гибким, чем предполагали американцы[1863].

Почему Горбачев не сопротивлялся объединению Германии? С нравственных позиций он считал ненормальным отстаивать идею разделения великой немецкой нации. С политической точки зрения это означало бы предательство идей перестройки, а в стратегическом плане отравило бы советско-германские отношения на неопределенный срок. В то же время он не хотел быть марионеткой Великобритании и Франции, которые рассчитывали оттянуть момент воссоединения Германии его руками: “Но я знал ситуацию лучше их. Я понимал, что сопротивление неизбежному, да еще с применением ‘советской силы’, как раз и вызовет тот самый хаос, который все мы хотели предотвратить”[1864].

Почему Горбачев не требовал больше за немецкое членство в НАТО? Его советник Карен Брутенц недоумевал, почему Москва не настояла на сохранении своего военного присутствия в Восточной Германии, ведь Маргарет Тэтчер допускала возможность такой уступки. Помощник Горбачева Георгий Корниенко выступал за вывод войск НАТО из Западной Германии в обмен на вывод советских войск из Восточной Германии. Почему генсек СССР не поставил условие, на которое согласился бы Гельмут Коль: Германия присоединяется к НАТО по французской модели, то есть участвует в обеспечении безопасности в Европе, но не является полноценным членом военного альянса? Почему он не потребовал письменную гарантию того, что НАТО не расширится на восток?[1865]

Неужели Горбачев сосредоточился на общей картине и на своем видении нового советско-германского союза и решил не размениваться на частные вопросы? Может быть, он прислушался к словам Черняева, который в докладной записке от 4 мая подчеркнул неизбежность вступления Германии в НАТО и отметил, что сопротивление этому процессу выставит СССР проигравшей стороной[1866]. А возможно, Горбачев просто предугадал, в чем состоит урок истории, как назвал это посол Мэтлок. Объединенной Германии, согласно договорам, полагалась скромная армия, а дружественно настроенная новая страна могла стать “выгодным торговым партнером и перспективным инвестором для Советского Союза”. “Горбачев был целиком и полностью предан интересам своей страны, заключая те самые договоры”, – считал Мэтлок[1867].

Горбачев колебался. С одной стороны, он мечтал о своем новом будущем, с другой – не хотел уступать Западу. Его выбор особенно осложнялся тем, что дома на него давили политики и враждебное ему общество, а внутри себя самого он боролся с не до конца атрофировавшимися инстинктами геополитика. Долгое время он был настроен категорически против членства Германии в НАТО, пока совершенно неожиданно не одобрил его, не выставив практически никаких условий. Западные лидеры были потрясены, как и помощники Горбачева, часть которых выступала против такого решения.

“Никто в этом не сомневается”, – так 30 января Горбачев ответил на вопрос корреспондента восточногерманского телевидения о необходимости объединения Германии. Беседуя с канцлером Колем 10 февраля в Москве, советский лидер заметил, что занят перестройкой и не очень доволен тем, что вынужден решать германский вопрос именно сейчас. Он подчеркнул, что у него с Колем нет разногласий по поводу единства немецкой нации: “Сами немцы должны сделать свой выбор”. Коль повторил слова Горбачева, чтобы убедиться, что понял его правильно. Горбачев действительно имел в виду именно это. Советник канцлера по внешней политике Хорст Тельчик написал в своем дневнике: “Это прорыв!”[1868]