говоре спутаны совершенно различные понятия – явление, нередко замечаемое в живой речи, основанное на соблазне созвучий, вроде: «На, тебе, Боже (вместо небоже – убогий), что нам негоже!» Но как объяснить бранные слова халдей и хáлда – однозначащие и в равной мере обращаемые бранные прозвища (в первом случае к мужчинам, во втором – к женщинам) вообще к людям бесстыжим и грубым горланам на миру и наглецам в компании? Приписывать ли случайности, основанной на одном лишь необъяснимом созвучии, или отправляться за поисками в исторические справки? Известно, что греки и римляне, спознавшись с жителями междуречья Тигра и Евфрата (Месопотамии), именно занятого издревле Ассирийским, или Халдейским, царством, невзлюбили их и слово халдей обратили в бранное и укоризненное. Это слово у цивилизаторов Древнего мира обозначало понятие шарлатана – звездочета и кудесника. Халдеи – изобретатели астрономии, как искусства по звездам предсказывать будущее, в то же время держались веры в демонизм, и последний вызвал сильное развитие в Халдее колдовства, или магии. Халды`-балды` и хáлды-бáлды, как пустословие и одновременно праздношатательство, с наибольшей охотой относит наш народ и посейчас к тому бродячему племени, которое старается прославить себя и тем и другим (ворожбой и брехней) и которое явилось к нам из той же Южной Азии и живет под именем цыган. Еще при патриархах халдеями назывались потерянные и бесшабашные люди, которые потешали толпу и в святочное время надевали хари, не считая позором для себя бесовские действа: беганье по улицам наряженными, с факелами в руках, буйства всякого рода, доходившие до того, что у проходящих они жгли бороды, если те не хотели откупаться от такого несмываемого позора деньгами. Их все презирали. Олеарий уверяет, что будто бы их, по окончании святок, всякий год крестили в Иордане, как вновь вступающих в число православных. Отсюда и не исчезнувший до сих пор обычай наряжавшимся на Святках окунаться в крещенских прорубях, а в старину само право наряжаться получалось не иначе как с патриаршего благословения.

Ни бельмеса

Ленивый школьник ни бельмеса не смыслит очень часто, то есть в прямом переводе на русский язык – ни аза в глаза и еще прямее и точнее – ничем ничего, то есть даже самой первой азбучной буквы; «Аз, да увяз, да не выдрахся» – как привычно острили старинные семинаристы. Хотя к слову бельмес и прилажена настоящая поговорка не смыслит ни бельмеса, а суется бесом, тем не менее слово не наше, а заимствовано от татар, где этим именем честят всякого неуча-дурня и болвана, ничего не смыслящих. В Турции это слово также целиком годится в ответ не говорящему по-турецки, когда из слов его ни одно не понятно. Там бельмес прямо значит не понимаю. В план настоящей работы, по множеству уважительных причин, не могло войти объяснение тех вращающихся в языке слов, которые взяты с иностранного целиком или, по требованию русского языка и народного вкуса, перестроены так, что потеряли свой прирожденный облик. Вот хотя бы, например, слово шарманка. Кто бы мог думать, что название этого музыкального инструмента зависит не от тех ширмочек, из-за которых обычно выскакивает с палкой и сердито покрикивает пресловутый хохотун и драчун Петрушка, а от немецкой песенки. С нею явились заморские нищие впервые, и незатейливый романсик так пришелся по вкусу нашим бабушкам и дедушкам, что потребовался русский перевод, до сих пор пользующийся всероссийской известностью. Немецкая песенка известна под заглавием Scharmante Catherine – почему во всей Польше и на юге России самый инструмент называется еще проще – катеринкой. На русском языке эта песня томно и нежно докладывала о том, что «Во всей деревне Катенька красавицей слыла, и в самом деле девушка, как розанчик, цвела; прекрасны русы волосы по плечикам вились, и все удалы молодцы за Катенькой гнались» и т. д.

По тем же причинам и в последовании азбучному порядку не настояло необходимости и в объяснении забавного слова шеромыга, он же и шеромыжник в значении плута и обманщика, промышляющего на чужой счет и незаконно народившегося от французского cher ami. Равным образом забыл я и о том, что задать феферу значит то же, что досадить и наказать и проч. В этой области исследований интересны не только сами передатчики и распространители, но и самый способ передачи и переделки чужих слов. Подобная задача иного характера, и ее, несомненно, исполнят другие, могущие и знающие. Попробую, впрочем, сделать несколько указаний из этой области чужеземных переводных крылатых слов.

Алтынник

Бранное слово, обращаемое к скрягам, скупцам, крохоборам, испытало ту же участь, как все старинные разменные монеты, названия которых остались в народной памяти под видом укоров и насмешек. Алтыну, бывшей серебряной монете в шесть денег или в три копейки, посчастливило лишь больше других в смысле частого упоминания до пятиалтынного включительно. До тридцати поговорок и пословиц собрал В. И. Даль в своем «Толковом словаре» как выражений народной мудрости в применениях этого слова, из которых многие особенно характерны. Бестолковому непонятливому человеку отвечают: «По-латыни два алтына, а по-русски шесть копеек». Крестинные обычаи установили правило, выраженное коротким обязательством: «От кума алтын (то есть деньги), от кумы полотно». Торговое правило вызвало изречение, объясняющее неизбежный закон во многих случаях взаимных обменов и договоров: «Жалеть алтына – отдать полтину». Житейские порядки прямо указали закон, что без денег не обзаведешься хозяйством, а тем более достатком – это значит коротко и ясно алтыном постановка спорá. У скупого или очень расчетливого человека каждая копейка алтынным гвоздем прибита. Корыстник, мелочный и низкий взяточник обзывался в старину так: подьячий с приписъю: урывай-алтынник.

Из остальных старинных монет или разменных единиц осталось в памяти народа лишь по одной поговорке. Когда разменивались кожами зверей (даже еще при Димитрии Донском), обращались в купле и продаже: кýны – цельные шкурки куниц; вéкоши – таковые от белок, или векшей; рéзаны, то есть лоскутки от тех и других шкурок, ногóты, или ножки, и лапки, и мордки, то есть рыльца. Вот и говорят пока (но очень уже редко): «Нужда кýны родит», «Не дам ни мордки». Когда приняты были татарские обычаи вместе с домашними и торговыми, обзавелись счётами (вывезенными, по преданию, из Сибири именитыми людьми Строгановыми), обзавелись спопутно кнутом и колом, приняты были вместо денежных пеней и рабства, для преступников, и татарские танги, то есть деньги, и медные монеты – пýлы. Память о последних сохранилась в названии полушки, но теперь исчезла мало-помалу со времен указов Петра, приказавшего вести счет рублями