— Но не раньше десяти.

— Если это очередная сплетня от Бремера…

— Тебе кто-то из парламента посоветовал так поступить? Твой отец? Это он приказал тебе замести следы, чтобы никто не помешал его марионетке карабкаться вверх?

Риэ Скоугор не могла вымолвить ни слова.

— Или ты сама решилась на такое ради своей карьеры?

Яркие глаза наполнились слезами.

— Как ты мог такое подумать?

— В твоем контракте есть пункт о недопустимом поведении. Поезжай домой и изучи его. Я больше не хочу тебя здесь видеть — ни в этом кабинете, ни где-либо еще. Все понятно?

Он встал и отошел к окну, забрав с собой бокал с бренди. Там, в отблесках голубого неона, спиной к ней он сделал глоток.

Она робко пошла за ним.

— Если бы я решила, что это ты убил ту девушку…

Хартманн не обернулся.

— Неужели ты думаешь, что я осталась бы с тобой? Все, что я делала, было ради нас…

При этих словах Хартманн развернулся и закричал с горящими глазами:

— Я знаю, ради чего ты это сделала! Я знаю, чем я был для тебя. Ступенькой на лестнице. Средством для достижения цели.

— Троэльс…

— Убирайся!

Вебер уже стоял у нее за спиной, обнимал за плечи, потихоньку направляя к двери.

— Не трогай меня, Мортен! — взвизгнула она и вырвалась из его рук.

Хартманн вернулся к окну, посмотрел на город за стеклом.

— Для тебя имеют значение только избиратели, — бросила ему в спину Риэ Скоугор. — Тебе не нужна любовь. Тебе нужно обожание толпы…

— Просто уйди, — сказал он, не поворачиваясь.

И тогда она ушла. Ушла вместе с его единственным шансом заполучить Копенгаген. Битва проиграна. Единственная победа, которая что-то значила в его жизни, стала недосягаемой.

Когда он вернулся за графином, чтобы налить себе еще бренди, то думал, что находится в кабинете один.

Потом услышал какой-то звук — Мортен.

— Троэльс, — произнес тот, — нам надо поговорить.

— Вызови машину, — сказал Хартманн. — Я съезжу в больницу к Бремеру.

— Нам надо поговорить…

В его голове вспыхнуло пламя, но на этот раз алкоголь был ни при чем. Хартманн бросился на невысокого человека с воплями, как безумный, он был вне себя, вне того аккуратного, наманикюренного синтетического манекена, в которого давно уже превратился.

— Хоть кто-то в этом долбаном здании может молча сделать то, что я прошу?

— Конечно, Троэльс. Я только хотел…

Хартманн швырнул бокал с недопитым бренди в окно. Стекло разбилось, в кабинет ворвался холодный зимний воздух, омыл его лицо, охладил голову.

Освобождения от страданий можно добиться разными способами: с помощью алкоголя, активных действий, физического наслаждения любви. Но в конце концов все сводится к одному и тому же — к пустоте.

— Извини, — тихо произнес он своим прежним голосом. — Я просто думал, что она… — Он пнул ботинком куски стекла на полу. — Я думал, что она хотела меня, а не… — Он посмотрел на плакат на стене, с которого улыбалось его молодое красивое лицо. — А не его.

— Они все хотят только его, — печально сказал Вебер. — Это политика. Здесь не нужны реальные люди. Всем нужны лишь символы, иконы, все хотят наблюдать за их взлетами и падениями и говорить: да они же сами все это затеяли, они же совсем как мы — уязвимые, смертные и лживые. Вот в какую игру мы играем.

— Расскажи полиции о квартире. О видеозаписи. Мы препятствовали правосудию, пусть Брикс сам решает, что с этим делать.

— Прямо сейчас? Уже поздно. И ты собирался навестить Бремера. Может… Я не знаю. Давай подумаем, нет ли способа уладить дело так, чтобы всем…

— Нет, Мортен, такого способа нет.

— Троэльс, если мы пойдем с этим в полицию, тебе конец. Ты упадешь с пьедестала, и у тебя больше не хватит времени, чтобы забраться туда снова.

Хартманн мрачно посмотрел на него.

— Звони в полицию, — приказал он. — Не смей больше ничего… улаживать.

Янсен оторвал уже почти треть досок. Лунд разглядывала обнажившийся бетонный пол. Оба полицейских были засыпаны опилками, штукатуркой и щепками.

Лунд встала на колени, прижалась щекой к холодному полу, заглядывая под еще не вскрытые доски.

— Дай мне переноску.

Она положила яркую лампу между двумя досками и стала всматриваться в освещенное пространство под полом, уходящее к дальней стене.

— Мне кажется, эту часть делали раньше остальных, — сказала она. — Где, черт возьми, Брикс с помощью? — Она вытянула руку. — Гвоздодер.

Янсен вручил ей инструмент, она поддела край доски, отжала кверху. С другой стороны к доске приложился ломом Янсен, и еще один ряд уложенного Вагном Скербеком нового пола оказался снятым.

— Что-нибудь видишь? — спросил он.

— Думаю, прежде чем класть доски, он сначала вымыл пол. И стены тоже, скорее всего.

Она встала на ноги. Бело-черный свитер был весь в пыли и щепках.

Снаружи послышался шум подъезжающих машин, в окна подвала упал свет фар.

— Давно пора, — сказала Лунд. — Снимай остальное, и тогда посмотрим, что у нас есть.

Она выбралась из подвала, схватив по пути куртку, и вышла на улицу. У черного «вольво» стоял Брикс.

— Вы задержали Скербека?

— Нет.

Она натянула куртку, огляделась:

— Где новый следователь?

Бюлов подходил к ней слева. Справа из своей машины уже спешил Свендсен. Лунд подумала, что ни разу не видела его таким довольным.

— Ну вы и гад, — прошипела она Бриксу.

— Он делает то, что должен, — сказал подоспевший Бюлов. — И вам бы следовало.

Брикс пожал плечами.

— В подвале ничего нет, Лунд, — сказал он. — Мы уже там были.

— Тогда вы искали Фреверта, а не Нанну.

Подошел Свендсен, схватил ее за руку и сказал:

— Вы арестованы.

Она вырвала руку, встала перед Бриксом:

— Фреверт звонил в тот вечер Бирк-Ларсену. Он хотел сказать, что к нему в такси села Нанна и что она куда-то собирается ехать. Но звонок был переадресован на Скербека.

Свендсен опять тянулся к ее рукам.

— Не трогайте меня! — крикнула она ему. — Брикс! Слушайте. Скербек поехал в квартиру. Взял ключи от машины, которые оставил там Хартманн. Нанну прятал здесь, в подвале. Если мы поищем…

— В управлении сможете болтать сколько угодно, — перебил ее Бюлов.