Сама она вымыла свои длинные темные волосы, высушила феном, надела черные лосины и блузон Пандоры. Тяжелый шелк восхитительно холодил голую кожу, и блестки, если посмотреть в зеркало прищурясь, вовсе не казались вульгарными, хотя поначалу она испугалась, увидев блузон в руках Пандоры. Наверное, все дело в необычной обстановке, в которую они попали. Наверное, среди такой непомерной роскоши небольшая безвкусица бледнеет и скрадывается. Занятная мысль, Люсилла с удовольствием обсудила бы ее на досуге, но сейчас надо спешить.

— Идем же, — позвал ее Джефф. — Половина девятого. Ужасно хочется выпить.

Он пошел к парадной двери, она за ним, но сначала проверила, всюду ли в домике выключен свет. Конечно, оставь она гореть люстры, торшеры, настольные лампы и бра во всем доме, Пандора и внимания не обратит, Люсилла была в этом уверена, но ее воспитала экономная мать-шотландка, и бережливость въелась в ее характер. Она, как компьютер, выполняла заложенную в нее с детства программу. Но странно: когда Люсилла стала старше, все попытки навязать ей какие бы то ни было правила кончались ничем. Еще одно интересное наблюдение, она потом об этом поразмыслит.

Они вошли в синюю ночь, звездную, теплую и мягкую, как бархат. Сад источал одуряющие ароматы, бассейн был ярко освещен, в зелени над тропинкой горели фонари. Гремел неумолчный хор цикад, из виллы неслась музыка — Второй концерт для фортепиано с оркестром Рахманинова. Пожалуй, вещь слегка набила оскомину, но сейчас она идеально гармонировала с удивительной южной ночью.

Пандора ждала своих гостей на террасе, раскинувшись в кресле; на столике перед ней стоял бокал.

— Ну, наконец-то! — воскликнула она. — А я уже открыла шампанское, не могла больше ждать.

Молодые люди поднялись по ступенькам и вступили в озеро света, заливавшего хозяйку виллы. Она надела что-то черное и легкое, как паутина, на босых ногах открытые золотые туфельки. Запах «Пуазона» заглушал ароматы сада.

— Какие вы нарядные! Стоило ли тревожиться из-за одежды. Люсилла, ты в этом блузоне выглядишь потрясающе, прошу тебя, возьми его себе. Придвигайте стулья и усаживайтесь. Какая глупость, бокалы забыла принести. Люсилла, детка, сходи за ними, пожалуйста. Маленький бар прямо у двери, ты там все найдешь. В холодильнике вторая бутылка шампанского, но пусть пока стоит, сначала мы выпьем эту. А ты, Джефф, иди сюда и сядь рядом со мной. Расскажи мне, где вы с Люсиллой побывали, и ничего не пропускай.

Люсилла послушно пошла за бокалами. Нырнула за занавес в проеме широченных стеклянных дверей и сразу же увидела тот самый «маленький бар» — огромный шкаф, где было все, чтобы смешать все мыслимые и немыслимые коктейли на свете. Она взяла с полки два бокала, но не стала спешить с ними на веранду. Ведь она, по сути, в первый раз попала внутрь дома Пандоры, и комната, в которой она оказалась, так ее поразила, что она тут же забыла, зачем ее послали. Простор, прохлада, кремовые тона с мазками ярких пятен — небесно-голубые и бирюзовые подушки, гигантский букет оранжевых лилий в хрустальной вазе в виде куба. В искусно освещенных нишах дрезденские статуэтки и перегородчатая эмаль. На низком столике из толстого зеркального стекла книги, журналы, еще одна ваза с цветами, серебряный портсигар. Камин облицован синими с белым изразцами, над камином натюрморт с цветами в раме из зеркала. В дальнем конце комнаты накрыт обеденный стол, тоже стеклянный, свечи, хрусталь, цветы… Ошеломленной Люсилле показалось, что она попала на театральные подмостки, а вовсе не в жилую комнату. Впрочем, ей бросились в глаза и приметы привычного быта: на софе брошен открытый детектив, тут же незаконченный гобелен — занятие от скуки. И еще фотографии. Арчи и Изабел только что из-под венца, дедушка и бабушка Люсиллы в твидовых костюмах, такие милые, добрые, любимые стоят перед фасадом особняка Крой, рядом собаки.

Люсиллу чрезвычайно растрогали эти проявления ностальгии. Она почему-то никак не ожидала от Пандоры подобного, даже вообразить не могла, что та способна на такие чувства. А теперь стала представлять себе, как бережно Пандора хранит фотографии. Они всегда с ней, во всех перипетиях ее бесконечных романов и бурной кочевой жизни. Она с нежностью вынимает их из чемоданов в особняках Калифорнии, в номерах гостиниц, в квартирах Нью-Йорка и Парижа, потом здесь, на Майорке, ставя печать своего прошлого на очередное временное жилище и воцаряясь в нем. (Ни одной фотографии мужчин, которым принадлежали особняки и виллы и которые занимали такое важное место в жизни Пандоры, Люсилла не заметила, но, может быть, они у нее в спальне.)

В открытые окна влетал теплый ночной ветер, из невидимой стереосистемы, скрытой золоченой кружевной решеткой, лился Рахманинов. Звуки рояля, чистые и прозрачные, падали, точно капли дождя. С веранды доносились негромкие оживленные голоса, Пандора и Джефф болтали дружески и непринужденно.

На каминной полке было еще несколько фотографий, и Люсилла подошла к камину, чтобы лучше рассмотреть их. Старая леди Балмерино, нарядная, в шотландском берете, судя по всему, открывает деревенский праздник. Арчи и Эдмунд Эрд, совсем еще мальчики, сидят в лодке на озере недалеко от берега со спиннингами и корзинами для рыбы. И, наконец, сделанный в фотосалоне портрет Люсиллы и Хэмиша. Люсилла в дымчатом батистовом платье, на коленях у нее пухленький младенец Хэмиш. Наверное, Арчи послал этот снимок Пандоре в одном из своих писем, а она оправила его в серебряную рамку и поставила на самом видном месте. Тут же было приглашение, Люсилла его сразу узнала:

Миссис Энгус Стейнтон

приглашает Пандору Блэр

на первый бал Кэти

«Как трогательно, — подумала Люсилла, но сразу же одернула себя. — Нет, это полный абсурд. Зря миссис Стейнтон тратилась на марку, зря посылала ей приглашение, не откликнется на него Пандора. Она уехала из Кроя, когда ей было восемнадцать лет, и с тех пор ни разу не была там. Как молили ее родители, как уговаривал брат, и все напрасно, она словно оглохла. И уж если родным не удалось заманить Пандору домой, вряд ли повезет Верене Стейнтон, в конце концов, кто она Пандоре?»

— Люсилла!

— Иду!

— Что ты там делаешь?

Люсилла вышла к ним на веранду с бокалами.

— Прошу прощения. Я разглядывала эту великолепную комнату. И слушала музыку…

— Ой, Люсилла, ты тоже любишь Рахманинова? Он у меня один из самых любимых. Знаю, его слишком часто исполняют, но у меня появилась слабость к тому, что любят все.

— Да? У меня тоже, — подхватила Люсилла. — Услышу «О Sole mio» или «Баркаролу» и готова лить слезы. И от некоторых записей «Битлз». У меня дома в Крое их полная коллекция. А когда на душе совсем скверно, я ставлю видеопленку «Фестиваль народных танцев в Обане», и настроение мгновенно поднимается, как температура при сильной простуде. Глядишь на этих прелестных стариков и совсем маленьких мальчишек в килтах и жилетах, они пляшут и джигу, и рил, пляшут и не могут остановиться, да что там — не могут, не хотят! Кончается тем, что я сама начинаю плясать, верчусь и прыгаю по комнате, как сумасшедшая.