Идея уйти с тракта была не бесспорна. С одной стороны, по прямой до Туманного лога здесь было всего ничего, не более восьми миль, а там, в деревне, и корчма имелась, и проходила Гуртовая тропа, выводящая прямо к Малому Седлу – перевалу на Второй Гряде, где тропа сливалась с Торным трактом, по которому они до сих пор, собственно, и двигались. Выгоды здесь были просты и очевидны. Пойдя по прямой, они получали шанс, сократив время в пути, быстрее выйти из-под снегопада и одновременно уйти от преследователей, которые, судя по всему, были местными разбойниками и от намеченных в жертву путешественников такого шага никак ожидать не могли. Но, с другой стороны, путь в горах по бездорожью легким быть не обещал, иначе все срезали бы здесь дорогу, но поступали так немногие. И ведь часть этого пути им все равно предстояло пройти во тьме сквозь пургу, если, вообще не через бурю. Но вот какое странное дело, чувство Удачи подсказывало Мешу, что его решение правильное, а почему так, узнать им предстояло позже. И чтобы узнать это, сначала следовало пуститься по неверному пути и пройти его, а там как Бородач рассудит, так и случится.

За следующий час-полтора, пользуясь все еще хорошей видимостью и относительной защитой от крепнущего стужка – редкие деревья все же гасили силу ветра, – они довольно споро пересекли гребень горы и спустились по пологому западному склону к Низовой Бегунье. Но уже когда они переходили мелкую речку вброд, ясный прозрачный свет сменился сиреневыми сумерками, а стужок набрал нешуточную силу. Сразу стало холодно, и предприятие перестало казаться приятной прогулкой в горах. Впрочем, ничего неожиданного в этом для Меша не было, и для Сиан тоже. Они ведь с самого начала знали, что легко не будет.

Первые хлопья снега, мелкие и колючие, принесенные порывами холодного ветра, застали их пробирающимися по заваленному крупными валунами берегу обмелевшей после летней жары реки. Здесь они уже шли пешком, ведя лошадей в поводу, медленно (навстречу ветру), зигзагами (обходя камни), и Меш не столько зрением – вокруг стремительно темнело, и черные тени искажали вид, – сколько чутьем, упорно искал вход в Ворота Ночи. Если верить карте, а карта, которой пользовался Меш, была составлена еще картографической службой Легиона и доверять ей можно было вполне; так вот, если верить этой совершенной карте, вход в ущелье должен был находиться почти прямо перед ними, но, видимо, спускаясь с горы, они взяли несколько больше к югу, чем предполагал Меш в начале. На практике это означало, что теперь они должны были идти на север, двигаясь против ветра, который сбивал дыхание и леденил кровь. Лошади страдали тоже, но все-таки шли вперед, подчиняясь непреклонной воле людей. «Держать» лошадей было не просто, и пожалуй Меш не справился бы один, но Дара Сиан вполне хватало на то, чтобы помочь ему в этом. Так они и тащились сквозь снегопад, быть может, считанные часы, а может быть, и сутки напролет, хотя Меш доподлинно знал, что прошло не более двадцати минут до того момента, когда в полого уходящей вверх каменной щеке горы открылась наконец темная трещина разрыва. Ворота Ночи приглашали их с Сиан войти в затопивший узкое ущелье мрак беспросветной ночи.

Они постояли немного на «пороге», прислушиваясь к себе и к набиравшей силу метели, и, если Сиан, по-видимому, не смогла почувствовать ровным счетом ничего, Меш узнал все, что им нужно было знать. Он «услышал» в ущелье лишь мертвую тишину и холод совершенно пустого пространства, и это было лучшее из того, на что они с Сиан могли теперь рассчитывать. Путь был открыт, и это на самом деле была кратчайшая дорога к Туманному логу.

В ущелье оказалось гораздо лучше, чем в низине у подножия гряды. Здесь почти не было ветра, и на пути лежало не слишком много больших камней. Поэтому даже в темноте через ущелье можно было идти достаточно уверенно, а значит, быстро, правда только пешком и имея способности Меша. Чутье не обмануло его ни разу, и, сохранив в целости свои и лошадиные ноги, они уже через три часа вышли из ущелья и увидели сквозь летящий снег слабые огни находившейся значительно выше них деревни. Редкие огоньки мелькнули и исчезли за черно-белым крылом метели, но дело было сделано, и Меш и Сиан и даже их лошади успели уловить направление. Близость человеческого жилья, казалось, прибавила сил и людям и животным, но хотя идти теперь было совсем уже недалеко, на самом деле это был самый трудный участок пути.

Они поднимались по неровному склону горы, достаточно пологой в этом месте, чтобы по ней вообще можно было подняться. Но все равно временами уклон достигал градусов сорока, и штурмовать его в лоб, особенно имея в поводу больших лошадей той’йтши, было нельзя. Идти было трудно. Давала о себе знать усталость, скрюченные деревья, скальные выступы и каменные осыпи мешали им, а сильный холодный ветер швырял в них сухой колючий снег. Даже для Меша подъем оказался нелегким испытанием, но о себе он не подумал ни разу, беспокоясь в основном за Сиан и немного – за утомленных тяжелым переходом лошадей. Однако Сиан была бестрепетно спокойна и упорна. Как всегда, без жалоб переносила она тяготы пути, и человек, не знавший ее так, как знал ее Меш, был бы поражен, увидев ее сейчас на горном склоне, погруженном во тьму и снежную бурю. Действительно, глядя на княгиню Нош, находящуюся в привычной для нее и уместной в ее положении обстановке, например в княжеском дворце на Золотом плато или в Собрании Старейшин в недавно отстроенной столице Ношей, трудно было представить себе, что княгиня обладает силой и мужеством настоящего бойца. Даже Меш, казалось бы, знавший свою Сиан лучше кого-либо другого, временами впадал в заблуждение, полагая ее слабой и изнеженной. Впрочем, в жизни нет абсолютных истин, и все познается в сравнении. По сравнению с самим Мешем не только дама Нош, но и многие кавалеры его собственной свиты могли показаться оранжерейными цветами. Вот «только точка отсчета в этом случае изначально лежала далеко в области экстремальных значений».

«О да! – усмехнулся в душе Меш, вспомнив брошенное Максом как-то между делом определение. – Дракон умеет выражаться так, что дух захватывает даже у тех, кто, как я, знает все эти мудреные книжные слова».

Чувство времени говорило Мешу, что сейчас едва ли больше пяти часов после полудня, но все остальные чувства дружно кричали о том, что полночь давно уже осталась за спиной медленно и трудно поднимающихся в гору людей. Казалось, что они идут так сквозь ночь и пургу, долгие часы; что путь их бесконечен и цель недостижима; что предел их сил уже почти достигнут, и недалек тот момент, когда обессилевшие люди смирятся с неизбежным, остановятся, отпустят лошадей и опустятся на холодные камни, чтобы больше с них не встать. И все-таки они шли, упорно передвигая ноги, преодолевая усталость и преграды, воздвигнутые на их пути, случаем и природой, богами или демонами, и они дошли. Порыв ветра раздернул на секунду смертельную завесу пурги, и перед ними совсем близко, в каких-то считанных метрах впереди, открылась сложенная из дикого камня стена дома с окном, закрытым деревянными ставнями. В ставнях было прорезано крошечное оконце в форме замочной скважины, и сквозь него, как улыбка жизни, мелькнул свет, рожденный живым огнем.

Через несколько минут они уже входили во двор корчмы, и ежащийся от холода парень в овчинном тулупе принимал у них поводья измученных лошадей, и что-то глухо мыча, он был то ли немым, то ли безъязыким, указывал на дверь большого каменного дома. И вот уже открылась тяжелая деревянная дверь, пахнуло навстречу жильем, теплом и жарящимся на огне мясом, и они вошли в общий зал корчмы. Вначале свет, заливавший помещение, показался Мешу слишком ярким, но он быстро справился с резкостью перехода от тьмы к свету и увидел, что на самом деле освещена корчма не слишком хорошо. Свет приходил от двух очагов, расположенных по обе стороны зала, вернее от горящих в них дров и от немногочисленных масляных ламп, стоявших на стойке и на столах.