красные огоньки. Мы хорошо охраняли нашего ослика, не давая волкам приблизиться к нему; не будь такой надежной защиты, они непременно бы на него напали.

Мы брели наудачу, так как леса не знали. Нам было лишь известно, что где-то рядом в направлении к юго-востоку пролегает древняя римская дорога, но на небе не светила ни одна путеводная звезда. Наконец небо расчистилось, и над верхушками деревьев обозначилось созвездие Ориона, которое крестьяне называют «Тремя волхвами». Теперь мы без труда нашли эту римскую дорогу. Ее легко было узнать по глубоким выбоинам от поставленных на ребро камней, некогда ее ограждавших. По ней мы дошли до опушки, где волки от нас отстали.

XVI

Мы вышли из лесу, и нам открылась еще одна пустошь, но идти по ней было уже не так тоскливо, как по первой. Усталости я не чувствовала, туча не пролилась здесь дождем, ноги не увязали в грязи. Наконец-то мы преисполнились уверенности в том, что на огромном, широко раскинувшемся пространстве мы совершенно одни. Сверкающее звездами бескрайнее небо нависло над этой землей, чьи плодотворные участки лежали целиной, потому что некому было их возделать. Всех мужчин забрали в армию, и крестьяне обрабатывали только поля по соседству со своими жилищами. Республика призывала: «Обратим все наши помыслы к войне! Пусть юноши дерутся на поле брани, женщины ткут холст и шьют солдатские мундиры, дети со стариками щиплют корпию для раненых или плетут венки для победителей». А Дантон к этому добавил: «Пусть все забросят свои повседневные дела!» Хорошо было Дантону обращаться с такими словами к парижанам — городские власти кормили тамошнюю бедноту и даже платили деньги всякому, кто присутствовал на заседаниях парижских секций. Но крестьяне! Как могли они забросить свои дела, когда это означало, что земля окажется в запустении, скот перемрет, дети будут сидеть без хлеба! Вот чего горожане не понимали, вот почему наивно удивлялись унынию и озлобленности деревенского люда.

Это всеобщее несчастье помогло бегству Эмильена. Поля стояли невспаханные. Дрок и папоротник так разрослись на приволье, что их заросли давали ночлег не менее надежный, чем неприступная крепость: Вокруг нас слышались только голоса куропаток, скликающих свои выводки, да порой какие-то ночные птицы тихо и жалобно звали друг друга. А эти жалкие деревья, немногочисленные и чахлые! Там и сям показывали они нам свои обрубленные, круглые макушки — точь-в-точь тайные соглядатаи! Но у нас был слишком наметанный глаз, чтобы мы поддались обману.

Наконец-то мы могли разговаривать, не боясь, что нас подслушают, не прерывать беседу из опасности переломать ноги или сбиться в пути. Теперь я точно знала, что мы идем в правильном направлении.

Я спросила Эмильена, как так получилось, что хотя я бежала за ним следом, он нашел меня в стороне от большой дороги. И он объяснил следующее: господин Костежу, считая, что на почтовой станции «Кротовник» чересчур много любопытных глаз, высадил его чуть раньше. Воспользовавшись тем, что гроза напугала его маленькую свиту, он велел Эмильену спрятаться в канаве и лежать там до тех пор, пока я не приду за ним, — меня же он рассчитывал предупредить на месте нашей встречи. Ни кучер, ни всадники не заметили исчезновения Эмильена, и он надеялся, что спохватятся они только под утро. Сначала он лежал в канаве без движения, потом услышал мои шаги и голос, так как я громко и горестно причитала, сама того не замечая. Из-за тревоги, безумного бега и грозы я, конечно, немного была не в себе и беспрестанно повторяла: «Господи… Господи… Неужели и ты против нас?»

Эмильен, не смея меня окликнуть по имени, кинулся за мной вдогонку, но настиг уже в ту минуту, когда, повергнутая молнией наземь, я лежала поперек дороги. Он поднял меня на руки, а я все продолжала выкрикивать: «Господи… Господи… Значит, ты тоже против нас?» Он обрадовался, что я жива, и в то же время испугался, не повредилась ли в уме и не ослепла ли, так как идти я не могла и не понимала, что со мной.

— Бедняжка ты моя Нанон! — сказал Эмильен. — Как я напугался! Я даже пожалел, что не остался в тюрьме, и проклял себя за то, что согласился на побег, который обошелся тебе так дорого! Скажи мне теперь, где Дюмон и почему я нашел тебя одну на дороге? Может, он нас где-нибудь дожидается?

Я с большой неохотой рассказала Эмильену о том, что произошло, и лицо его омрачилось беспокойством.

— Что же станется с нашим бедным другом? — воскликнул он. — Ведь, проснувшись, Дюмон кинется нас искать, начнет расспрашивать, чего доброго, в «Кротовнике», вызовет подозрения, скомпрометирует себя и угодит в лапы жандармов…

— Не бойтесь, — успокаивала я Эмильена, — Дюмон очень осторожен, а протрезвев, он станет осторожным вдвойне. Он не любит вспоминать о своем пороке и не болтлив даже с друзьями. Дюмон решит, что мы отправились в Креван, где им приготовлено для нас жилище. Там он с нами и встретится.

— В Креван? — воскликнул Эмильен. — Мы должны укрыться в Креване?

— Да, все меры предосторожности приняты, и дорога мне хорошо известна. Дюмон мне все объяснил, а потом я проверила наш путь по карте.

— Да ты знаешь, кто сидит мэром в Креване? Тот самый Мийар, который донес на несчастных братьев Бигю, моих товарищей по камере!

Слова Эмильена так испугали меня, что я чуть было не отказалась от уже приготовленного нам убежища, но, посовещавшись, мы решили все-таки идти в Креван. Этот Мийар, решили мы, был или негодяй, решивший отомстить своим врагам, или честный, но глупый патриот, не понимавший, что отправляет этих несчастных на гильотину. Если правильна первая догадка, то нас он преследовать не станет, потому что мы ему чужие; если же верна вторая, то наверняка он раскаялся и больше ничего такого не совершит. И потом, он мог быть в отъезде, мог заболеть. Стало быть, нам следовало обойти стороной городок, и если домишко, снятый Дюмоном, покажется нам недостаточно безопасным приютом, искать еще более глухой уголок.

Но где и когда мы встретимся с Дюмоном?

Мы решили подождать его день на высоком холме среди кустарника, откуда мы, скрытые от глаз, видели всю окрестность и всех, кто шел.

Усталость свалила меня, я уснула крепким сном и пробудилась лишь с первыми лучами солнца, ударившими мне в глаза. Я поднялась, огляделась по сторонам. Эмильена нигде не было. Рядом пасся осел, ночью его вьючное седло и поклажа послужили мне постелью.

Я страшно испугалась.

«Он