иначе, вся эта дрянь пропала. Семя, оружие и все прочее, и мы знать не знаем, кто уволок эту Кентову заразу.

– Одно нам известно, – серьезно ответил Киль. – Кто бы это ни был, он готовит войну.

Гвенна прищурилась на него:

– Постойте-ка. Вы кшештрим. Адер знает, что вы кшештрим. Вы могли пропеть себе дорогу сквозь все здешние замки. Если вас так волнует это семя и вообще оружие, почему вы за ним не присматривали? Не перенесли в надежное место?

– Это место и было надежным. Оружейная, охраняемая кшештримскими замками. Пустая крепость посреди безлюдного континента. До экспедиции я не подозревал, что здесь творится неладное.

Гвенна уставилась на него:

– Здесь неладно с тех пор, как ваши говнюки все отравили!

– Я о другом. О чем-то большем. И худшем.

– Похоже, ваша подружка понимала, в чем дело.

– У нее был талант вычленять связи и закономерности. – Он несколько мгновений провожал глазами снежинки. – Я должен вернуться в Аннур. Предупредить императора.

– Мы вроде как уже пару месяцев тем и занимаемся. Осталось спуститься по северным склонам, пройти предгорья, миновать равнину, надеясь, что на ней еще чисто, и искать, не одолжит ли кто лодку…

– Я должен идти сейчас же. – Он повернулся к кента. – Через них.

Дура, как сразу не поняла?!

– А… Вы можете захватить яйца. – Она выпалила эти слова, не успев обдумать. – Даже если мы все пропадем, яйца доберутся до места.

– Нет, – покачал головой историк.

– Что значит – нет?

– Пронести через кента яйца так же невозможно, как пронести, например, вас.

– А как же эта, как ее, Акста? Она как вошла? При ней ведь был меч? Не голой же она входила?

– Кента пропускают мелкие предметы и даже оружие. Но не пропустят ничего живого. Яйца они уничтожат.

Гвенна задумалась. Похоже на бред, но не более, чем то, что за этой хрупкой аркой лежит другой континент.

Они долго молчали, вглядываясь в очерченную кента пустоту. Гвенна поймала себя на острой зависти к этому человеку – нет, не человеку… Он волен уйти. Перед остальными сотни миль до чужого побережья, и спасибо еще, если не зараженного. А Килю просто шагнуть под арку – и он дома.

Если считать домом Аннур.

Она повертела в голове эту мысль. Экспедиция на юг представлялась ей изгнанием, отлучением от всего, что она знала и понимала. Но после месяцев в море, после скитаний в треклятой глуши Менкидока и в дебрях собственного ума Гвенна, оглядываясь назад, с трудом узнавала Аннур. Даже вернись она на Острова, что найдет? Дом? Нет. Женщины, что жила там, в том мире, в той жизни, больше не существует.

Она уставилась на кента. Если бы можно было шагнуть в них и попасть, куда захочется, куда бы она ушла? Казалось бы, простой вопрос, но ответа у нее не было.

Гвенна мрачно отвернулась.

– Сделайте милость, когда вернетесь в Аннур, пошлите за нами какой-никакой кораблик.

Историк ответил не сразу. Он поводил пальцем по краю арки, протянул было руку, но отдернул.

– Идете вы или нет? – грубо спросила Гвенна.

– Я не уверен, что еще могу ими пользоваться.

– Они созданы кшештрим, – насупилась Гвенна. – Я думала, любой кшештрим мог ими пользоваться.

– Могли. И я мог. Однако когда проходил в них последний раз, я ощутил в себе… колебание.

– Колебание?

– Я так много времени провел среди людей, – кивнул он. – Долгие века я прожил в мире, которого коснулись ваши боги: страх и любовь, ненависть и отвага, так что некоторые из этих чувств пустили ростки и во мне.

– Любовь? – недоверчиво переспросила Гвенна. – Страх? Видала я камни почувствительней вас.

– Всего лишь ростки, – ответил Киль. – Тонкие стебли.

– И они помешают вам пройти врата?

– Не знаю.

– А вы вернетесь? Предупредив Адер.

– Постараюсь.

Он еще два, три, четыре удара сердца удерживал ее взгляд, потом отвернулся, сделал шаг и пропал.

Гвенна заглянула в пустоту под аркой. Понятное дело, Киля там не было, но на вопрос, куда он исчез, существовали два равновероятных ответа: или он одним шагом покрыл расстояние до Аннура, или кента его уничтожили.

Она отвернулась, прошла по заметенному снегом полу, выглянула в открытое окно. Ветер с воем вцепился в нее, норовя сорвать в пропасть.

«Что-то неладно».

А когда бывало ладно?

Не надо быть историком, чтобы заметить: все летописи мира фиксируют неладное – то мор, то голод, то резню, то бунт. Жадность, трусость, целое море человеческих несчастий. И все же при мысли, что отравившее, изуродовавшее Менкидок семя коснется других мест, все равно каких, она не сдержала дрожи. Гвенна согласилась на экспедицию, потому что ничего другого не оставалось, потому что думала, отыскав и доставив кеттральи яйца, загладит вину. Но что вина одной женщины перед тем, чего она насмотрелась в джунглях?

Яд горел у нее внутри.

Гвенна закрыла глаза, снова увидев, как Джонон хлебает ядовитую воду, как этот несчастный заносчивый мерзавец жертвует собой, чтобы спасти жалкие остатки команды. Понимал ли он, что делает? Видел ли, во что превратился?

Снаружи, за окном, буря выла почти человеческим голосом: тонким и яростным, похожим на голос Крысы.

Гвенна распахнула глаза. Сердце запнулось в груди.

Не «похожим» – это голос Крысы долетел снизу, от открытой на перевал двери. Голос, снова и снова выкрикивавший два слога:

– Гвен-на! Гвен-на! Гвен-на!

56

Они весь день смотрели, как умирают люди.

Никак было не спросить Чудовище, сумела ли та взломать замок; никак не спросить, что видела на той стороне. Никак ни о чем не спросить. Ее самодовольная усмешка вроде бы говорила об успехе, но Руку мало было усмешки. Ему хотелось услышать слова: «Открыла. Можно уходить». Вместо этого они шестеро торчали в отсеке Коземорда, кровь после боя высыхала на коже, раны и ушибы наливались болью, а солнце над головами прочерчивало по небу слепящую дугу. Рук украдкой все поглядывал на Чудовище, и не он один. Даже Талал, при всей пресловутой выдержке кеттрал, кидал на нее взгляды чаще, чем требовалось.

Равнодушной оставалась только Бьен. Она не смотрела на Чудовище, да и никуда не смотрела, уперлась пустым взглядом в песок, на котором вопили, бранились, бились, истекали кровью и умирали Достойные. Рук предложил ей воды – она взяла кувшин, выпила, вернула, так и не сказав ни слова. Раз Талал подсел к ней на скамью, склонился, спросил что-то неслышное для Рука. Она чуть покачала головой, а в глаза так и не взглянула.

Последнее тело уволокли из круга, когда солнце уже скрылось за высокой