Венцеля (по-чешски Вацлав), когда не раз, как при Земпахе, в 1386 г., рыцари терпят жестокие поражения от поселян и горожан. Потрясаемая, таким образом, внутри и извне, Франция не могла оказать сопротивление английскому королю Генриху V, когда тот, требуя назад приобретенные по прежнему договору земли, вторгнулся в Северную Францию. Под Азинкуром последовал разгром (1415), хотя французы были вчетверо сильнее англичан. Дорога к Парижу была открыта. Бургундская партия, предводимая королевой Изабеллой, чувствуя, что все потеряно, покоряется Генриху V и признает его королем, а после его кончины провозглашает королем Генриха VI. Карл VI умирает в сумасшествии. Национальная партия выдвигает его сына Карла VII, взывает к непочатым силам самого народа, который спасает Францию, погубленную блестящим, но продажным рыцарством. Орлеанская дева своим подвигом оканчивает эту эпопею в 1431 г. При Карле VII был заключен договор с Англией (1453), которая была крайне обессилена войной Алой и Белой Розы[294] при слабом Генрихе VI, современнике Карла VII; она потому не могла теперь мечтать о славе. За Англией остался только Кале — это единственный плод войны; столетняя борьба прошла как тяжелый кошмар бесследно, но дворянство той и другой стороны было потрясено. Во Франции усилилось третье сословие; в Англии упрочилась конституционная система.

Фруассар (1333–1404). Первую половину этой великой борьбы (1326–1400) изобразил Жан Фруассар в своих написанных no-французски «Хрониках Франции, Англии, Шотландии, Испании и Бретани». Как видно из его заглавия, он имеет целью историю общую, не касаясь лишь Германии и славянских народов. Он историк рыцарства, Геродот средних веков[295]. Фруассар, сын менялы или торговца в Валансьене, родился в конце 1333 г. Случайные обстоятельства вывели его из буржуазного мира в рыцари. Он, рано осиротев, жил у своего родственника и учился в молодости разрисовывать стекла, потом пергаменты, гербы; эти занятия заставили его полюбить рыцарство. В нем с юношеских лет развился лирический талант; на его песни обратили внимание; в них было много чувства, вызванного искренней страстью. В качестве оруженосца он, двадцати трех лет, в свите рыцаря Бомона (графа Рено), совершает свое первое путешествие. Оба они ездили каждую зиму ко дворам герцогов и князей, были в Париже, причем Фруассар, надо полагать, в качестве трувера, распевал свои песни. В этом году началась война и последовал разгром французов при Пуатье. Явился богатый материал для наблюдения и для истории. Муза Фруассара меняет свой характер; связи, совершенно случайные, сблизили его с английским двором. Племянница его патрона стала королевой Англии, и Фруассар переселился к ее двору. Тогда же он подносит ей книгу, свои первые стихотворения, историко-поэтический опыт; теперь они утеряны. Затем ему легко было стать влиятельным человеком и доверенным лицом разных дворов. Он путешествует по Англии, Шотландии, Уэлльсу, Бретани, Брабанту, Фландрии, Беарну, Артуа, по всей Франции; он был в Италии и Риме. Это дало ему большой житейский опыт, знание людей, подготовку к историческому труду, им предпринятому. Он подчиняется тому требованию, какое некогда предъявлял к историку Лукиан. «Надо, чтобы, подобно гомеровскому Зевсу, он устремлял глаза во все стороны, на Фракию и Мезию безразлично, чтоб он видел все, совершавшееся в разных местах, чтобы он вмешивался и тут и там, чтобы он бежал с побежденными и торжествовал с победителями. Его дух должен быть зеркалом без пятен; он должен отражать предметы такими, какими они есть, не прибавляя ничего своего, кроме наивного выражения». И все это есть у Фруассара, часто в такой же степени, как у Геродота. Вот его общий взгляд: «Он хочет рассуждать и писать историю так, чтобы прекрасные предприятия и доблестные подвиги, совершаемые в Англии и Франции, были преданы постоянной памяти». Как пчела собирает мед повсюду, так он работает над материалом. Он везде расспрашивает, передает то, что слышал, хотя не всему верит. Он не был подражателем ни прежних, ни современных ему летописцев, ни латинских, ни национальных. Он руководствуется собственным гением, своеобразным, истинным отражением французского духа. «В свое время я пожил на свете, — пишет он, — чтобы изобразить настоящие и по собственному желанию виденные чудеса сего мира, чтоб исследовать происшествия и военные подвиги, которые описаны в этой книге». Достоверность своих сведений он объясняет тем сочувствием, которое внушали ему его искренние и заслуживающие уважения собеседники. «Я хочу, чтобы те, которые будут писать после меня, знали, что я собирал сведения от важных лиц Франции, Англии, Шотландии, Кастилии и Португалии и других стран», — отмечает историк. Рассказывать ему доставляет удовольствие. Будучи скорее фламандцем, чем французом, он симпатизирует более всего английским рыцарям, которые «по преимуществу вежливы, любезны, тверды, исполняя свой долг, где только появятся вооруженными; они скорее предпочтут умереть, чем заслужить упрек в трусости». Но и Франция для него мила, «страна приятная и вежливая, с чудными лугами, прекрасными деревнями, это королевство славное и благородное, где столько благородного и честного рыцарства». Ни одна страна не сравнится с Францией по уменью оказывать чествования, французы — контраст немцам, которые, по отзыву Фруассара, продажны, грубы и жестоки. Итальянцев Калабрии и Апулии он обвиняет в лености, которая привела к бесплодию богатую страну. Он не сочувствует и ломбардским коммунам, которые после расхваливала Христина Пизанская; он обвиняет итальянцев в кичливости, гордости, непостоянстве.

Из всего приведенного видно, что труд Фруассара приблизился к рубежам поэзии. Ему много помогало художественное стремление, поэтическое настроение, которое вообще его не покидало. «Благодаря фантазии, которой я владею, я легко переносил тяжелую работу, ибо тот, кто охотно берется за какой-нибудь труд, всегда исполняет его легко, ибо он не кажется тяжелым».

Наступил XV в., а с ним возродилась любовь к классическим древностям. Вместе с Возрождением знаний совершилась перемена в ходе историографии.

Тип средневекового летописца. После Фруассара начинается третий период, к которому следует отнести произведения XV столетия. Те летописцы, которые трудились по внутреннему влечению, из искренней любви к делу, дорогому для них, кделу, которое было задачей их жизни, даже самой жизнью, — эти трудолюбивые монахи, которые писали «не мудрствуя лукаво», уступают место философам и моралистам Возрождения, людям, стремившимся к особым целям, более или менее искусственным, эгоистическим карьеристам, политическим деятелям или фантазерам. Летописец-монах, всецело, всем существом своим служивший бытописанию, ценивший превыше всего блага другого мира, более всего на свете дороживший рукописями, дававшими ему материал, представляет в высокой степени отрадное явление в средневековой жизни. Большей частью это были замечательные и целостные типы. Труд они ценили превыше всего в земной жизни и, желая увековечить прошлое, очень часто не считали необходимым и уместным отмечать на летописи свое имя. Собственная личность для них не существовала. Аноним, на котором весьма часто зиждется историческая наука, —