такой степени чужд тенденциозности, как составитель начальной летописи. В этом отношении он безупречен, не старался рисовать одни светлые стороны событий и людей; он, как выражались его продолжатели, не всегда удачно подражавшие ему, «все бытства земская не обинуяся показует». Книга, из которой исходил он и на которую постоянно ссылался, была Библия. Он до того в совершенстве владеет ею, до того усвоил обороты Священного Писания, что иногда его изложение, как было неоднократно замечено критикой, отличается совершенно библейским характером. Тексты, которые он в обилии приводит, не делают утомительным или манерным рассказ летописца, обладавшего замечательной способностью всегда поддерживать внимание, а иногда достигать драматичности в передаче событий.

Заслуга преподобного Нестора, а равно составителей и редакторов русской летописи, как бы они ни назывались, неизмерима. Они были истинными детьми своей земли; они носили в себе сознание не только кровного единства всех восточнославянских народов, но и общего племенного их единства со славянами западными и юго-восточными. Тех и других они не исключают из своей истории, хотя глубоко скорбят об их иноверии. Они живут общей жизнью со всеми славянскими племенами. Великим счастьем для будущего было появление такой основной летописи именно на живом языке, доступном другим славянским народам. Никто не послужил в такой степени упрочению племенного единства славян, как составители нашей летописи, церковная профессия которых не только не отдаляла их от народа, как это было на Западе с монахами-хронистами, а, напротив, еще более сближала с ним.

Продолжатели начальной летописи. В этом же направлении продолжалась древнерусская летопись в разных краях Руси. Казалось, она разветвляется, но в сущности она разрасталась, проникая в разные города, всегда свято и бережно храня свою основу, свою начальную повесть до 1110 г. Так, Киевская летопись оканчивается 1199 годом. Излагая события Южной Руси XII столетия, она переходит в Галицко-Волынскую, которая продолжается до 1305 г. С середины XII в. от киевской отделяются ветви: Суздальская и Переяславльская. Еще с XII в. разворачиваются последовательно четыре Новгородских летописи, а за первой из них в начале XIII в. две Псковские; в XIV столетии появляется летопись в Твери. Подобно итальянским общинам, каждый край или точнее каждый город, сколько-нибудь значительный, имеет свою летопись, над которой работает благочестивый и трудолюбивый монах местного монастыря, переписывая «правдивые сказания» и дополняя их тем, что кажется ему достойным внимания. Так, мы знаем летописи Нижегородскую, Вятскую (повесть о граде Вятке, может быть, новгородского происхождения), Владимирскую, Переяславльскую. Более всего на Руси работали в этом направлении в Ростове.

По мере упрочения единства русской земли, разрозненной случайно, летописи сводятся в большие своды, которые и называются временниками: Софийский (Новгородские), Воскресенский (Московские, Новгородские и Тверские) и Никоновский (Московские, Тверские, Рязанские). Вместе с тем с середины XIV в., в ходе исторического движения, московские записи начинают преобладать, а потом и сборники редактируются большей частью в Москве. Несколько позднее наблюдаем заимствования от западных, преимущественно польских историков, например Длугоша. Это отразилось в т. н. Густинской летописи, которая считается обыкновенно прибавлением к Ипатьевской. В ней помещен сперва переделанный текст Нестора, потом Ипатьевская летопись в сокращении, а затем идут выписки из иностранных источников. С ней русская летопись входит в связь с Западом. Но из этого не следует, что в нашу летопись проникло западное влияние. Вековая враждебность к римской церкви, перенесенная из Византии и еще более упрочившаяся под влиянием покорения латинянами Царьграда, уничтожала возможность всякого сближения с Западом и даже сколько-нибудь спокойного к нему отношения. Католики представлялись еретиками, а иногда даже неверными; их обряды и обычаи встречали иронию и самое глубокое презрение московских летописцев XIV–XVI веков. От этого явления западной жизни всегда освещались односторонне, крайне тенденциозно и невежественно. Примечательно, что часто сами греки не казались достаточно православными. Покорение латинянами в глазах русской летописи было несчастьем, а падение Царьграда перед турками наказанием Божиим за измену православию, за покушение на унию, которую не без оснований старые русские бытописатели не могли простить Византии. Родство московского великого князя с Палеологами нисколько не породнило духовно русских с греками; напротив, оно уменьшило симпатии, тем более, что Софья, невеста Иоанна III, прибыв от «великого Рима и немец», имела несчастье быть «по отце христианка, а по матери латынска». Потому-то современники заметили, что когда на Москву пришла «великая княгиня Софья с греки, так наша земля замешалася»[293].

6. ПЕРЕХОД НАЦИОНАЛЬНОЙ ЛЕТОПИСИ В ИСТОРИЮ НА ЗАПАДЕ

Переход хроники в историю на Западе. Великие моменты народной истории, когда все силы какого-либо народа напрягаются до высшей степени, когда энергия его крайне возбуждается, а тем более, когда идет борьба из-за его политического существования, — порождают талантливых бытописателей. Счастливили нет был в этой борьбе народ, дело не в том; важность самой борьбы обусловливает появление ее историков. Такой была великая столетняя война Франции и Англии, французского и английского рыцарства, дающая интерес истории второй половины XIV в. и первой — XV в. Был полный расцвет рыцарства; идеализм двигал людьми; католицизм находился в полном блеске; авторитет пап ослаб, хотя духовенство продолжало давать тон. В 1328 г. на французский престол вступает дом Валуа в лице Филиппа IV Эдуард III Английский объявляет претензию на трон, обходя салический закон, указывая на то, что он сын одной из дочерей Филиппа IV Красивого. Филипп IV был после разбит при Креси (1346), потеряв Кале и передав престол сыну, Иоанну Доброму (1347–1364). Его борьба с Черным Принцем, поражение при Пуатье в 1356 г., английский плен — все это события, требующие сильного таланта для достойного повествования их и возбуждающие особый интерес. Осиротелые французские сословия волновались, грозило разложение только что сложившегося государства; дофин был бессилен. Мир 1360 г. был унизителен для Франции; значительная часть юга и город Кале были уступлены Англии, за что Эдуард III отказался от претензий на французский престол. Карл V Мудрый (1364–1380) дал успокоение изнуренной Франции, искусной политикой вернул юго-западные области, но несчастья Франции только что начинались. Его жалкий сын Карл VI помешался и 42 года, считаясь королем, был игрушкой бургундской и орлеанской партий, вожди которых, дядя и брат короля, спорят о регентстве в то время, как городское сословие приходит в движение и в Париже требует уменьшения налогов и политических прав, предводимое своим отважным городским головой. Это демократическое движение было общим с восстанием в Англии Уота Тайлера, направленным против рыцарства, с союзами баварских, швабских, франконских, рейнских и швейцарских городов против немецких феодалов в эпоху слабого императора