Этот молодой человек – я. Меня зовут Уильям Бене. Ты знала меня как Шкипа. В последний раз мы встречались в Южном Вьетнаме, в местечке Каокуен. Я по-прежнему ношу усы.

После того, как я уехал из Вьетнама, я бросил преступников огромных масштабов, на которых работал в которым служил, когда познакомился с тобой, и начал работать на бандитов помельче. Паршивый график и никакого социального пакета, но попроще в этическом плане. Да и ставки поочевиднее. Благоденствуй себе, пока тебя не схватят за шкирку. Тогда ты теряешь всё.

Чем я занимаюсь? Да всем по чуть-чуть. Провожу контрабанду. Пушки и всё такое. Однажды я угнал целое грузовое судно и продал его в Китай (в каком конкретно городе я его продал, написать не могу, ибо кое-кто наш горячо любимый достославный надзиратель Шаффи, вероятно, читает всю мою корреспонденцию до того, как она уходит по адресатам). Грузовое судно! Но в основном я всё-таки по оружию.

Вот это-то всё и довело меня до местной куала-лумпурской каталажки. В Малайзии это уголовное преступление – так постановило то же самое правительство, которое закупает оружие у Америки. Все мы одним миром мазаны, но, как я уже сказал, с моего конца подзорной трубы все этические вопросы выглядят яснее. Или, как кто-то сказал кому-то: у меня есть один корабль, и меня называют пиратом; у тебя есть целый флот, и тебя называют императором. Никак не вспомню, кто именно.

Короче говоря, с тех пор, как ты узнала меня как Бене, я жил под десятком псевдонимов, ни один из которых не был выдан мне государством. Вёл весёлую и разгульную жизнь, жизнь настоящего авантюриста, и с самого начала был готов к тому, что она окажется недолгой. Когда я отбуду в мир иной, а случится это скоро, я не буду ни о чём сожалеть или каяться. В любом случае, как говаривал мой дядюшка, ни одно приключение не приносит удовольствия, пока не закончится. Или это ты мне говорила? В общем, это приключение подошло к концу. Кое-что из того, что я пишу, является самообманом и пустой бравадой, но по большей части это правда. На самом деле, если это письмо когда-нибудь до тебя дойдёт, с прискорбием сообщаю, что меня уже повесили повешали… или всё-таки повесили? Должен кто-нибудь уже решить раз и навсегда, повесили меня или повешали…

В городе Себу на Филиппинах у меня есть жена гражданская жена – и трое детей. Как-то оно само собой так получилось. Думаю, она сказала бы то же самое. Но, по-моему, детей своих я по-настоящему люблю. Милые детки, подростки. Давненько же я их не видел… В Себу мне стало жарковато в юридическом смысле этого слова, а она не захотела перебираться в Манилу. Любит свою дальнюю родню и всё такое, никак не может её бросить. Зовут её Кора Ын.

Если у тебя есть хоть капля здравого смысла, то дни твоих разъездов давно миновали, но всё же если тебя каким-нибудь ветром занесёт в те края, загляни в «Чудесную лавку Ына» рядом с доками, попроси позвать Кору и передай ей привет.

Начальник тюрьмы сказал мне, что сегодня приедет канадский консул и я смогу передать с ним для отправки по почте любые письма. Мы с мистером консулом друг друга на дух не переносим, и вообще-то я не позволяю ему меня навещать, но он всё равно должен ко мне заглядывать, особенно в мои последние деньки, хотя бы затем, чтобы держать фасон перед журналистами. Итак, я думаю, это письмо будет отправлено завтра, так что прими привет и прощание от (надеюсь, надеюсь) старого друга.

Держат меня здесь с 12 августа. Сегодня 1 апреля, День дурака – подходящий день, чтобы положить конец этому затянувшемуся фиаско, но на самом-то деле моя казнь назначена на 6 апреля. Я так долго ждал, чтобы написать, для того, чтобы не оставалось много времени сидеть сложа руки и гадать, добралось ли письмо до тебя и ответишь ли ты.

Только что поужинал. А теперь начну шестидневный пост и взойду на эшафот, вкусивши одной лишь духовной пищи. Ты спросишь, какой же была последняя трапеза осуждённого на смерть? Да как всегда, рис в чём-то вроде рыбной похлёбки и две булочки. Bon appetit!

Кэти, мне кажется, я любил тебя. Такого у меня никогда не происходило ни с одной другой женщиной. Воспоминания о тебе я забираю с собой. И благодарю тебя в ответ.

С любовью,

Шкип.

2 апреля

Вчера вечером надзиратель приходил обратить меня к Христу и забрать мою почту, но я не отдал ему этого письма. Думаю повременить несколько дней. Кажется, мне ужасно не хочется…

В туалет кто-то вошёл. Она узнала голос старухи, сидевшей за соседним столиком.

– Юджин сказал, от чего у него сын умер?

– У Юджина никогда и не было сына.

– От сердечного приступа?

Кабинка в двух дверях от неё с грохотом открылась и захлопнулась. Кэти посмотрела на часы. Она опаздывала. Сложила страницы в сумочку и встала, чтобы пройти мимо старухи, которая стояла у зеркала, наклонив голову, и смотрела в пол.

Вернулась, нашла Джинджер, извинилась и ушла.

Кэти направилась к отелю «Рэдиссон» с видом на реку, первая дверь за углом, и в вестибюле огляделась в поисках мероприятия «Детских домов Макмиллана». Как она поняла, торжество то ли предназначалось для юных девушек, то ли посвящалось юным девушкам, то ли было как-то связано с юными девушками, потому что в холле таковых присутствовало много – причём очень юных, лет двенадцати-тринадцати, всех как на подбор хорошеньких, порывистых и легкомысленных, ярко накрашенных, как будто для сцены, причём эта подчёркнутая красивость как бы ещё сильнее акцентировала их недостатки: кривые ноги, заниженные талии, бёдра в пятнах и пупырышках, торчащие из-под коротеньких юбочек – вероятно, из-за того, что в помещении было зябко.

Следуя указаниям на медной табличке у лифтов, Кэти прошла через холл и до конца длинного коридора, а там за столом сидела женщина с двумя коробками из-под обуви. Из-за открытых двустворчатых дверей зала доносился усиленный микрофоном добродушно-монотонный говор человека, читающего речь с листа.

– Вы на модный показ «Макмиллана»?

– Отлично. Я попала куда надо.

– От А до Л или от М до Я?

– По-моему, мне надо найти миссис Рэнд. Я должна буду говорить со сцены.

– Так… миссис Кио внизу.

– По-моему, с миссис Кио я не знакома. По-моему, я общалась с миссис Рэнд.

– Миссис Рэнд сейчас на подиуме.