— Если он только посмеет себе нечто большее…

Дерелин сказал это таким мрачным шепотом, что я невольно улыбнулся.

— Ревнуешь?

— С чего вдруг? Она мне как сестра! Просто я не хочу проходить процедуру дефлорации вместе с ней!

Ну, я ведь могу и притвориться, что верю. Пусть сами во всем разберутся. Или все-таки подтолкнуть?

— Не хочешь, а все равно придется. Ведь она же не сможет вечность оставаться девочкой.

Дарелин нахмурился, закрыл дверь и направился к себе.

— Я что-нибудь придумаю.

Ну, думай-думай, темный. А я буду наблюдать. Кажется, будет весело.

* * *

— Знаешь, а твой сын действительно меняется, братец. Он стал мягче.

Девушка взболтала вино в бокале и осторожно пригубила. Мужчина же устало опустился в кресло и помассировал виски.

— Я боюсь, что все это лишь притворство. Меня терзает подозрение, что стоит Женечке уехать, как он снова пустится во все тяжкие. А мне опять придется его наказать. Я не могу вечно воевать с собственным сыном.

Девушка звонко рассмеялась, заставив собеседника поморщиться.

— А ты подстрой какую-нибудь каверзу девчонке, чтоб у результата твоей ошибки молодости не было времени ни на что, кроме спасения своей подопечной. Ручаюсь, если она во что-то сильно вляпается, то этот неугомонный кинется ее спасать. Ему же дорога его шкура.

— Судя по всему, ему и ее шкура дорога. Знаю, что звучит невероятно, но он, кажется, влюбился в малышку.

Лучше гипс и кроватка, чем гранит и оградка

NN

Женька

О, какое же это мучение — езда верхом с утра и до вечера, с редкими остановками! Хуже только целый день трястись в дужной карете, где пахнет крысиным пометом и пылью. И это не смотря на многочасовую попытку избавиться от этого запаха! Да и вообще, генеральную уборку всей кареты. Убила бы Дарелина за такое издевательство! Ладно, послал он меня в логово врага, так зачем еще и это навязывать? Только всех задерживает! И зачем было грузить столько багажа? Кому нужна такая гора тряпок? Обошлась бы одним официальным платьем, сменной одеждой и ларчиком со сменными подвесками.

Моя рука автоматически метнулась к шее и нащупала амулет, сделанный специально для меня Ингром. Небольшой золотой дракончик, обвивающий прекрасный ограненный камень, мерцающий колдовским светом. Моя жизнь, энергия на последующие двадцать дней, необходимая для борьбы с проклятьем. В шкатулке лежит еще три десятка сменных заряженных камней, десяток Шес носит с собой и пяток еще у меня в кармане, чтоб точно не потерять. Возможно, что и у самого Ингра есть несколько, раз уж Дарелин навязал его нам в попутчики. В итоге, кроме телохранителя, со мной едут все челны команды светлых смертников (да-да, тех самых, что на меня когда-то напали), два десятка воинов-дроу и одна женщина-дроу, играющая роль компаньонки. Правда, толку от нее никакого — она слишком увлеклась Энувиэлем. Вот что она в нем нашла? Мозги как у курицы, смазливый, надменный, вздорный хлыщ! И голос у него противный.

— Жени, может, все-таки вернешься в карету?

Стиснув зубы, я попыталась проигнорировать Шеса, что довольно сложно. Он этого не любит. Больше того, он от этого бесится!

— Жени!

— Не повышай на меня голос! Я не твоя служанка!

Да, в такие дни, я сама себя боюсь. Нервная становлюсь, на вех бросаюсь. Господи, вот на кой черт ты сделал меня женщиной? Хотя нет, за что ты так наказал прекрасную половину человечества? Почему у мужчин нет ничего подобного?! Хочу быть парнем. И имя у меня мужское.

— Прошу прощения, моя госпожа. Просто я нервничаю, из-за того, что вы себя подвергаете такой опасности! В любой момент в вас могут выстрелить из-за куста. Или могут напасть наши светлые спутники.

Пять злобных взглядов просверлили спину моего телохранителя, но он даже не дернулся. Вот это выдержка! Я в восхищении! Да что там темнить, я горжусь Шесом!

— Они не нападут, они прекрасно знают, что за каждую мою царапину Дарелин отомстит тысячекратно. Он это каждому повторил лично, да еще и особым замораживающим тоном. А насчет стрелы из-за кустов — я полностью уверена в твоей способности защитить меня. Хотя, если ты устал и считаешь, что не можешь…

Я сказала это таким многозначительным тоном, что Шес сразу заткнулся. Господи, все мужчины одинаковы. Намекни любому, что он трусит, или что слишком слаб для чего — из сил выбьется, из кожи вон вылезет, но докажет обратное. Два самых слабых места у мужчин — самомнение и незнание что делать с плачущей женщиной.

— А может, ты себя плохо чувствуешь? У тебя же с утра живот болел.

Вот ведь сволочь ехидная! И у кого только научился? Да у меня с утра, перед самым выездом, так сильно болело, что я выла. И Дарелин тоже рядом мучился, весь такой бледненький, в испарине, с красными глазками. Если я выглядела хоть в половину так же страшно как он, то замуж уже никогда не выйду. Впрочем, дракон сделал мне что-то вроде массажа, куда-то нажал, и боль утихла.

— Нет, Шес, сейчас я себя хорошо чувствую.

— Уверена?

— Даже не надейся, я в это молехранилище не вернусь!

Вот это я называю взглядом незаслуженно обиженного щенка. Подлый прием! Разве можно на меня так смотреть?

— Ладно, уговорил, языкастый. Но ты будешь сидеть там со мной! Иначе, я отказываюсь.

Зачем, вот скажет мне кто-нибудь, зачем я поддалась на уговоры Шеса? Сижу теперь как дура в этом гробу на колесах, умираю от жары и жду, когда же этот молчаливый Дроу скажет мне хоть слово. И при этом перестанет сжимать судорожно оружие.

— Ты чего так дергаешь? Какой придурок решится напасть на отряд вооруженных до зубов дроу?

Вот оно, чудо из чудес — дроу краснеет и смущенно закусывает губу. Ах, красота какая!

— Я не из-за этого. Жени, мне надо с тобой поговорить…

— Поверь, я тебя очень внимательно слушаю. Все равно больше заняться нечем.

Усевшись поудобней, обложившись подушками и вытянув ноги, я с лубопытством принялась сверлить взглядом смущенного Шеса. Да что он такое собирается мне сказать? Что ему понравился кто-то из светлых и он собрался закрутить роман? И боится мне сказать, что этот кто-то — мужчина? Ну так нечего бояться — я уже привыкла. У них там каждый второй не делает различий между мальчиками и девочками.

— Шес, не пугай меня? Что-то случилось?

— Жени, я опасаюсь, что не смогу с должной ответственностью выполнять свою работу.

Работу? Это он о чем? Ах да, его работа — охранять меня. Точно влюбился. Надо бы уговорить его признаться. Заодно и узнаю, кто же объект воздыханий этого замечательного мужчины. Так, мысли мои драгоценные, не в ту степь идем. Еще чуть-чуть, и я начну ревновать.