Получено еще 1,080 рублей процентных денег из ломбарда… Сие составляет всего 4,840 рублей, к коим, сверх того, прибавляю я еще собственных своих 60 рублей для круглого счета; почему общий сей итог и будет 4,900 рублей.

Стараясь всеми мерами содействовать к лучшему устройству солдатской собственности, предписываю г.г. ротным командирам записать сии деньги в ротные экономические книги в приход»[121].

Архивные документы дают возможность сделать другой вывод: Пестель не делал различия между собственными и полковыми суммами. А поскольку полковые суммы были на несколько порядков больше его собственных, то и «расход» по полку оказался на несколько порядков выше «прихода». Нужды заговора, как показало время, требовали больших затрат.

Финансовая деятельность Пестеля в полку была практически бесконтрольной. Созданный в 1811 году специальный орган – Государственный контроль – был не в состоянии проверить отчетность каждой воинской части[122]. Командир же 18-й пехотной дивизии князь Александр Сибирский, имевший право финансовой ревизии в полках, по ряду причин (о которых речь ниже) вовсе не был заинтересован в разоблачении полковника. Естественно, не требовал отчета от Пестеля и генерал-интендант Юшневский.

Финансовые операции командира вятцев были однотипными: используя свои связи, не останавливаясь перед дачей взяток, Пестель ухитрялся по два раза получать от казны средства на одни и те же расходы: на амуничное, ремонтное и иное хозяйственное довольствие полка.

Первый известный случай такого рода относится к маю 1823 года. Тогда командиру вятцев было выдано из Киевской казенной палаты 4915 рублей – «за купленные им материалы для сооружения в м[естечке] Линцы экзерцицгауза, склада и конюшен для полковых лошадей». А несколько месяцев спустя – 6 сентября 1824 года – на те же нужды Пестель снова получил внушительную сумму: 3218 рублей 50 копеек[123]. Естественно, что не все вырученные деньги достались полковнику: 1000 рублей ему пришлось отдать секретарю киевского губернатора Жандру в качестве взятки.

Согласно законам Российской Империи, и в том числе принятому в 1815 году «Учреждению для управления большой действующей армией», снабжение войск обмундированием, снаряжением и деньгами для его приобретения осуществлялось централизованно. За снабжение отвечал особый государственный орган – комиссариат (комиссариатский департамент), в задачу которого входило также обеспечение армейских чинов жалованием. Исполнительными структурами комиссариата были комиссариатские депо, которые, в свою очередь, состояли из комиссариатских комиссий, ведавших конкретными статьями армейского довольствия.

После окончания войны 1812 года пехотные армейские корпуса были прикреплены к определенным – ближайшим к местам их дислокации – комиссариатским комиссиям, и только из этих комиссий обязаны были получать амуницию и деньги. Отношения армейских соединений с этими комиссиями регулировались Высочайшими указами: последний перед назначением Пестеля на должность командира полка такой указ датирован декабрем 1817 года[124]. Согласно ему входивший тогда в состав 22-й пехотной дивизии Вятский полк должен был получать средства из расположенной в украинском городе Балта Балтской комиссариатской комиссии.

Однако два года спустя произошло крупное переформирование и передислокация войсковых частей, и Вятский полк оказался уже в составе 18-й пехотной дивизии. Закон же, как это нередко случалось в России, изменить забыли: хозяйственное довольствование полка стало производиться как из Балтской, так и из Московской комиссариатской комиссии. Это привело к страшной путанице и, благодаря отсутствию контроля, создало широкое поле для всякого рода злоупотреблений.

Согласно материалам расследования по Вятскому полку «отпущенные Комиссией Московского Комиссариатского депо амуничных и в ремонт за 1825 г[од] 6000 руб[лей]» были выданы полку незаконно, «потому что на таковую потребность на тот год отпустила и Балтская комиссия».

Та же Балтская комиссия отпустила полку в 1825 году «несвоевременно и по ее произволу» 5000 рублей – «в счет жалованья» полковым чинам. Выплата произошла на несколько месяцев раньше установленного законом срока, и у следователей не осталось сомнений в том, что «произвол» этот был лишь частью аферы, подобной двум предыдущим. Если бы полковник Пестель не был арестован в середине декабря 1825 года, в срок жалованье было бы выдано снова. Тогда, по мнению следователей, эти деньги остались бы вне поля зрения «инспектора, осматривающего полк»[125].

Только благодаря этим трем однотипным операциям – 1823 и 1825 годов – Пестель получил «чистыми» 14 218 рублей 50 копеек.

С помощью этих денег командир Вятского полка пытался подкупить (и достаточно успешно) своих непосредственных начальников: командира 18-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта князя Сибирского и бригадного начальника, генерал-майора Петра Кладищева.

На допросе в Следственной комиссии хорошо осведомленный в делах тайного общества подпоручик Бестужев-Рюмин признавал, что заговорщики твердо верили в поддержку восстания силами 18-й пехотной дивизии, «которую надеялся увлечь Пестель со своим полком»[126]. О природе этих надежд историки никогда не задумывались; между тем, только двое из шести полковых командиров этой дивизии (Пестель и командир Казанского пехотного полка полковник Павел Аврамов) состояли в тайном обществе.

И надежда на всю дивизию в целом могла возникнуть лишь в одном случае: если заговор готов был поддержать князь Сибирский – дивизионный командир.

В фондах Российского государственного военно-исторического архива сохранилось «Дело о подозрительном письме генерал-лейтенанта князя Сибирского к г[осподину] Заварову насчет поспешнейшей высылки денег 15 т[ысяч] рублей для пополнения суммы, недостающей в Вятском пехотном полку». Письмо это было написано Сибирским в феврале 1826 года – именно тогда, когда в связи с доносом Майбороды в Вятский полк была прислана специальная ревизия. Оно было вскрыто на почте, и его содержание оказалось достойным того, чтобы обратить на себя внимание высшего армейского начальства.

«Мне непременно надо 15 т[ысяч рублей], дабы быть покойным и отделаться от неприятностей, – писал Сибирский своему поверенному в делах. – Вы не знаете, может, что Пестель уже лишился полка, и он наделал по полку много нехорошего, много претензий на нем. И если ты, любезный, не поторопишься собрать сию сумму, то я могу лишиться дивизии… Бога ради, присылкою денег ты спасешь меня; хотя я и разорюсь, но что делать, честь моя не постраждет»[127].