Та женщина, которая своим невыносимым визгом вытащила Анну из беспамятства, снова принялась повторять на одной ноте, только теперь она повторяла другое слово:

– Она! Она! Это она! – И при этом тыкала в Анну коротким пальцем с красным облупленным маникюром.

Анна пыталась, конечно, возражать, но ее возражения никого особенно не интересовали.

Ей задавали какие-то вопросы, на взгляд Анны, совершенно бессмысленные – как она попала в квартиру, как открыла дверь…

Она отвечала через раз, поскольку слова с трудом пробирались в ее заторможенное сознание. Впрочем, полицейских ее ответы не особо интересовали.

Потом рыжий полицейский рывком поднял ее с пола, ее вывели из этой квартиры и увезли в другое место.

Анна была даже благодарна за это – она больше не могла там находиться, но не могла и сама решиться на что-то.

Потом потянулись одинаковые бесконечные часы, складывающиеся в такие же бесконечные, одинаковые дни. Ее вызывали на допросы и задавали все такие же бессмысленные вопросы. Она отвечала иногда невпопад, ее поправляли, задавали другие вопросы.

Чаще всего ее допрашивал тот рыжеволосый человек, который первым приехал в квартиру Эмилии.

Он смотрел на Анну с каким-то странным выражением и говорил своему коллеге:

– Не могу поверить, чтобы она могла вот так… это кем же надо быть… нет, никак не могу поверить!

На что коллега отвечал, ничуть не стесняясь Анны:

– Ее же прямо на месте преступления взяли! Так?

– Так-то оно так, но… но вот не могу поверить, чтобы она могла… ты был на месте преступления? Вот то-то! А я был! Глаза эти вырванные видел? А я видел! И роза эта, черт бы ее взял! Вот откуда она ее выкопала? В салоне красоты говорят – не было у нее в руках ничего – ни ножа, ни цветка, сумки даже не было! Откуда она эту розу взяла?

– Убитая же у нее мужа увела, так?

– Так-то оно так, но…

– Значит, у нее мотив имеется, да еще какой!

– Это конечно, но…

– Да что ты заладил – но, но… я тебе что – лошадь? Ты уголовную статистику знаешь? По статистике при таких убийствах в девяти случаях из десяти убийца – либо любовник, либо соперница!

– Так, может, это любовник?

– Да что ты несешь? Любовник – это вот как раз ее муж, и у него на время убийства стопроцентное алиби. Он накануне из нашего города уехал. В командировку, отчет официальный имеется, по всем правилам оформленный. В общем, муж тут не при делах. Так что все на нее указывает – и свидетельница Мухоморова, которая ее на месте преступления застала, и свидетельница Сычева, соседка по дому, у которой она адрес потерпевшей выпытала, и весь коллектив парикмахерской «Далила», куда она перед преступлением заходила, чтобы найти потерпевшую… ты это понимаешь?

– Понимаю, но… орудия не нашли… По-твоему, она голыми руками глаза у этой бабы выцарапала?

– А что, брошенные бабы еще и не то могут… ты вот со своей спокойно развелся, культурно, можно сказать, так не знаешь, что у людей творится. Шекспир отдыхает!

– Да знаю я! Но…

– Опять ты со своим «но»! Ты нормально говорить умеешь или только нокать? У нас есть готовая подозреваемая, есть отличные улики, так что пора дело оформлять и в суд передавать. Начальство уже недовольно. Ты это понимаешь? До тебя это доходит?

– Понимаю… – Рыжий снова тяжело вздохнул и на этот раз не добавил свое «но».

И после этого Анну перевели в другую камеру, где она должна была дожидаться суда.

С соседками по камере она не разговаривала, только сидела в углу и раскачивалась, как маятник. И мычала тихонько, так что самая скандальная баба, Нелька по кличке Пирожок однажды не выдержала и устроила скандал, а другие ее поддержали.

– Уберите от нас психованную, – орали бабы, – с ней посидишь – сам психом станешь!

Никуда ее, конечно, не перевели, но к ней стал заходить пожилой человек в белом халате, с густыми клочковатыми бровями, и стал задавать ей вопросы – только вопросы были совсем другие, какие-то странные.

Он спрашивал Анну о ее детстве, еще спрашивал, что она думает о том-то и том-то, еще показывал какие-то странные картинки – черные размазанные кляксы, и спрашивал, что она на этих картинках видит. И часто качал головой.

А потом Анна узнала от той же Нельки, что как раз в это время у них в городе случилось еще одно убийство. Точно такое же, как то, в котором обвиняли Анну.

Жертва – молодая женщина, блондинка, работала официанткой в кафе на площади. У нее тоже были вырваны глаза, и во рту у нее был такой же цветок – темно-красная роза сорта «реверанс».

И тогда Анну перевели из той камеры, где дожидались суда, в обычную.

Она думала, что снова станут таскать на допросы, но говорил с ней только один рыжеволосый полицейский. И вопросов больше не задавал, а только смотрел сочувственно и писал какие-то бумаги.

А потом Анну перевезли в больницу, в палату с белыми стенами, и к ней снова зачастил пожилой человек с кустистыми бровями.

Ей давали какие-то таблетки и делали уколы, от которых все становилось безразлично и совсем не хотелось жить. Впрочем, жить ей и так не хотелось, но как-то по-другому.

Так прошло много времени. В больнице дни похожи один на другой, так что перестаешь их замечать.

А потом в один прекрасный день к Анне в палату снова зашел пожилой человек с кудлатыми бровями, он был очень жизнерадостный, потирал руки, улыбался и сказал, что Анна чувствует себя гораздо лучше и ее можно выписать.

Анна не стала спорить, хотя вовсе не чувствовала себя лучше.

Ее отпустили домой, и она стала жить одна. Потому что муж Ростислав за это время оформил с ней развод. Просто сунул кому-то денег, и развод оформили без ее согласия.

Впрочем, Анне и в голову не приходило возражать или сопротивляться.

Про мужа она просто забыла. Он ни разу не пришел ее навестить в больнице и до этого ни разу даже не передал в тюрьму ни пакета сухарей, ни пачки печенья. Она, правда, ничего и не ждала.

Просидев, точнее, провалявшись без чувств возле трупа его любовницы какое-то время, Анна очнулась без мужа. Как будто вынули из ее души и памяти все, что было с ним связано, как будто не было этих восьми долгих лет, что жили они с ним вместе.

Все это осознала она гораздо позже, а вернувшись в квартиру, ничуть не удивилась, увидев голые стены.

Муж забрал все, даже кое-какую мебель, оставил только старый телевизор, кухонный стол и кровать со сломанной спинкой. Он бы и квартиру оттяпал, но никак не вышло: квартира была Аннина, они жили в ней вдвоем с мамой.

А теперь она стала жить одна. Устроилась телефонным диспетчером, отвечала на вызовы, редко выходила из дома – в магазин только.