Иногда Женька появлялся с синяками на лице. Дрался. Кто-то его бил. Римма допрашивала, Женька отмахивался. Он был как дворовая собака – беспородный, умный и ободранный в боях. Но при этом искренний и бесхитростный, как даун. Римма понимала, что он никогда не разбогатеет – все раздаст. У него никогда не будет своего угла – все пропьет и умрет под лестницей, как Пиросмани.

Римма пыталась наставить его на путь истинный, взять под контроль, но Женька, как планета, крутился исключительно вокруг своей оси.

Родители у Женьки были, но жили они в Мордовии, и управлять сыном из Мордовии они не могли и не пытались. Эту родительскую функцию взяла на себя Римма.

– На что ты потратил постановочные? – спрашивала Римма.

Женька напрягал лоб, пытался вспомнить.

– Ты должен купить квартиру или хотя бы комнату.

– Но я же снимаю…

– Снимать – это выбрасывать деньги в форточку. Форточка…

Римма делала выбрасывающий жест рукой.

– Скучно… – вздыхал Женька.

– Что скучно?

– Копить. Купить. Переезжать. Книги перевозить. Квартплату платить.

– А что интересно?

– Придумать историю. Потом ее снять.

– И все?

– И все.

– А жить?

– А это и есть жизнь.

– Нет. Это работа, – возражала Римма.

– Для меня жизнь и работа – одно.

– Патология, – вздыхала Римма. – Талант – это патология.

– А что норма?

– Заурядность.

– По улицам ходят толпы заурядных. И что, разве их жизнь интереснее?

– У птицы есть гнездо, у зверя есть нора. Гнездиться – это естественно для биологической особи.

– Предположим, – соглашался Женька.

– Тебе нужна крыша над головой, – настаивала Римма.

– А давайте я на вас женюсь. Вы завещаете мне свою квартиру. Мы с Кокой будем в ней жить. Кока, хочешь жить со мной? – орал Женька.

– Кока хочет, – отзывался Кока.

– Ну вот…

Римма складывала Женьке питание в полиэтиленовый пакет. Она готовила ему еду на три дня вперед: банку куриного бульона и пятнадцать штук мясных котлет.

– Ты когда это придумал? – спросила Римма.

– Только сейчас, а что?

– Ничего…

– Как жаль, что мы разминулись во времени, – с тоской проговорил Женька. – Вы идеальная жена для меня. Скромность и достоинство и самопожертвование – это вы. А мне все время тщеславные бабы попадаются. Хотят славы, денег, хотят быть у всех на виду. Жаль, что я не родился на тридцать лет раньше. Но у меня есть мечта. Знаете какая?

– Ну откуда же мне знать.

– Лечь с вами в одну могилу. Ведь это возможно?

– Хорошо, я завещаю тебе место на кладбище.

– А у вас есть?

– Есть. Когда умерла мать Алексея, нам дали площадку на Ваганьковском кладбище, на восемь мест. В тихом уголке. Там и Алексей. И мы с Кокой поместимся.

– А я? – серьезно спросил Женька.

– Всем места хватит.

– Я не шучу.

– Да пожалуйста. Мне не жалко. Вот возьми. Римма протянула пакет.

Женька подошел. Они стояли друг против друга и смотрели глаза в глаза. Женька был худощавый с высокой жилистой шеей, как волк из мультфильма «Ну, погоди!». В нем была своя элегантность, на него было интересно смотреть, интересно слушать. Римма подумала: если бы они не разошлись во времени, у них мог случиться роман и даже брак и они родили бы здорового ребенка.

У Эдит Пиаф был любовник на тридцать лет моложе. В шоу-бизнесе это встречается. Но Римма не из шоу-бизнеса. Она даже не имела левых романов. Ею владела только одна идея – Кока. Ради него она ушла в собственный монастырь и никогда не задумывалась: правильно ли она живет. Это ее судьба, ее крест. Бог так распорядился. Она на Бога не обижалась. Какой смысл обижаться? Это бы ничего не изменило, только закоптило душу.

Женька ушел.

– Дурак, – сказала Римма.

– Кто? – спросил Кока. – Я?

– Нет. Ты самый лучший. Ты это знай.

– А я знаю.

Римма позвонила мне на мобильный и со смехом рассказала о своем разговоре с Женькой, о его желании лечь в одну могилу.

– А может, не ждать могилы? – спросила я.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Римма.

– Я имею в виду личное счастье. Почему мужики могут жениться на молодых, а нам нельзя. Чем Пугачева лучше тебя?

– Она лучше поет, и у нее больше денег.

– Деньги ни при чем. Главнее – душа. А у тебя душа – вечная девушка.

– Душа, может быть. А спина болит, – пожаловалась Римма. – Что-то замыкает. Когда долго сижу, потом не могу встать.

– Пойди к врачу, – посоветовала я. – У меня тоже был радикулит. Три укола – и все прошло.

Римма пошла к врачу. Знакомая завотделением Надежда Николаевна предложила лечь на три дня и спокойно обследоваться.

– Поживи у меня три дня, – попросила Римма. – Кока боится остаться один. Он будет плакать.

Мне не хотелось менять свою жизнь на целые три дня, но дружба требует жертв. Если я не соглашусь, Римма не ляжет в больницу и будет мучиться дальше. В конце концов три дня – не так уж это много.

Я взяла компьютер, свои рукописи и переехала к Коке. Моя дочь Вера жила в гражданском браке с шофером такси. Парень хороший, но не статусный. Он не соответствовал моим амбициям, но выбирать было не из чего. Лучше такой, чем никакого.

С мужем я разошлась, так что мое отсутствие в доме никого не напрягало. Мой прошлый муж Сергей жил свою новую жизнь. Я ничем не интересовалась, но все знала.

Моя бывшая свекровь Вера умерла вполне своевременно, в восемьдесят шесть лет. Хорошее время для ухода: не много и не мало.

Я думала, что меня обрадует ее выбывание: меньше народа, больше кислорода. Но нет. Я не почувствовала радости.

Человечество – это огромная кастрюля, где кипят характеры. И в общем вареве необходима такая приправа, как Вера-старшая. Щепотка горького перца, например, который жжет язык. Иначе жизнь была бы пресна… Так что царствие ей небесное и вечный покой.

Кока ел много. Я накрутила ему куриных котлет, но ему больше нравились мясные. Не дурак.

У Риммы тем временем шел свой сюжет.

Ей сделали ультразвуковое исследование внутренних органов, и обнаружили новообразование в почке.

Надежда Николаевна вошла в палату к Римме и стала объяснять, что у них в больнице старая аппаратура, плохо показывает, ничего нельзя разобрать. Надо отправить Римму в другую больницу, там новая японская техника и совсем другое дело.