Я – наоборот. Скандалы повергают меня в депрессию, я потом долго не могу восстановиться. Я как поезд, который сходит с рельс, и попробуй его водрузить обратно.

Имя Вера мне тоже не нравится. Это – понятие: вера в бога, вера в коммунизм. Гораздо лучше и красивее традиционные русские имена: Маша, Даша, Варя, Таня и так далее. Можно продолжить: Ольга, Ксения, Катерина.

Я очень любила, когда мой муж улыбается. Улыбка у него немножко детская, застенчивая, освещает все лицо. Становится видно, какой он чистый, хороший человек. Эта улыбка сыграла решающую роль при нашем знакомстве.

Иногда, редко, когда он злился, на его лицо наползало зверское выражение, как у его мамаши. Между бровями образовывалась складка, нос становился асимметричным, глаза вылезали из орбит. В эти минуты я старалась на него не смотреть. Но, к счастью, таких минут было ничтожно мало. Мы любили друг друга и доверяли, что очень важно. Уверенность в завтрашнем дне – составная часть счастья, и не малая. Я знала, что мы с дочкой за спиной Сергея (так звали моего мужа), как за каменной стеной. Он нас не предаст. Мы – две его девочки: хрупкие, рыжие, с веснушками. А он – наш защитник – надежный, разворотистый. Единственный недостаток: мамаша Вера. Но куда ж ее денешь. Такие, как Вера, живут всегда, даже с раком четвертой стадии. Она переживет нас всех, и с этим надо смириться.

С возрастом ее все чаще несло, как молодую кобылицу, которая летит по полю и мнет ковыль.

Вера – кобылица далеко не молодая и довольно увесистая, с тяжелым крупом на коротких ногах. В результате: летит старая лошадь и мнет ковыль и все, что произрастает: самолюбие, например, человеческое достоинство.

Забегая вперед, скажу: моя дочка оказалась похожа на свою бабушку как две капли воды, и, когда я целовала свою дочку, мне казалось, что я целую свекровь.

И еще одно: глядя на свою дочь, я понимала – какая была свекровь в детстве и в юности: смешная, ясная как солнышко. А в психопатку ее превратила несчастная любовь, которая трепала ее всю жизнь и закончилась ничем. Нуль, если не считать сына и внучку.

Римма родила мальчика Костю. Сокращенно Кока. Ей привозили ребенка для кормления – так же, как и остальным. Потом увозили. Дети лежали в таратайке на колесах, которая грохотала и тряслась при движении. Дети – спеленатые, тесно уложенные, как шпроты в банке, тряслись вместе с таратайкой, и было страшно смотреть на то, как с ними обращаются, будто развозят дрова, а не хрупкие огоньки жизни. Я боялась, что мою дочку уронят и покалечат. Но все обходилось как-то.

Римма была совершенно спокойна, как большой камень, скатившийся с горы и лежащий со времен ледникового периода. Ее ничего не волновало, и мне это нравилось. Ее внешность мне тоже нравилась чистотой и промытостью. Некрашеная блондинка. Волосы слегка пестрые – темнее и светлее. Однородный цвет бывает только у крашеных волос. А некрашеные переливаются от платины до золотистого ореха.

Римма родила мальчика. На третий день после родов она спросила:

– У тебя с ребенком все в порядке?

– А что? – не поняла я.

– Мне сказали врачи, что у моего мальчика какой-то синдром и он будет немножко отставать. Но, если с ним заниматься и уделять больше внимания, он не будет отставать.

– А какой синдром? – уточнила я.

– Я забыла. Слово какое-то…

– Даун?

– Вот-вот… даун. Да.

Я оцепенела. Я знала эту патологию: лишняя хромосома. Как правило, такие дети рождаются от поздно родящих матерей. Видимо, портится наследственный материал. Все дауны похожи друг на друга, как братья. У них своя форма глаз и нарушение в речевом аппарате. Язык кажется слишком крупным, как будто не помещается во рту.

– А может, ты что-то путаешь? – понадеялась я. – Может, не даун?

– Они сказали, что ему надо больше внимания. Я буду заниматься с ним сколько надо. Я все брошу и посвящу ему все свое время.

Римма не хотела допускать мысль, что у нее родился больной ребенок. Она была готова выпрыгнуть из себя, только бы победить любую патологию. Она не понимала, что такое даун. Он изначально неправильно собран. Лишняя хромосома. А у природы нет ничего лишнего. Самое разумное: собрать заново, то есть родить другого. А этого куда? Ведь он уже есть. Сосет грудь. Смотрит.

Я не хотела верить. Я предложила:

– Ты мне его покажи. Я тебе сразу скажу. Через три часа привезли детей для кормления. Римма протянула мне запеленутый сверток. Я глянула в его личико и обомлела. На меня смотрел дауненок – крошечный, милый, но с типичной маской дауна. Он сморщился и чихнул. Ребенок жил, ел, спал, чихал – все как положено. Но это был неправильно собранный человек. Даун. Они отстают в развитии и не живут долго.

Я подняла глаза на Римму. Она впилась в мои зрачки, надеялась, что врачи ошиблись.

– Очень красивый мальчик, – сказала я.

– Мне тоже так кажется, – согласилась Римма. – Мой муж профессор, и я пишу докторскую. Мы не доверим его никаким учителям. Кока не будет отставать. Наоборот. Он будет самым продвинутым.

Римма смотрела на меня страждущим взором.

– Ну конечно, – подтвердила я. – Что посеешь, то и пожнешь.

А что тут можно еще сказать… Можно, конечно, сказать: «Не трать, кум, силы, ступай на дно», – как в том анекдоте, где кум тонет и просит о помощи.

Есть ситуации, когда правда неуместна, жестока и груба. Придет время, и Римма с мужем сами все поймут, но поймут постепенно, и эта безжалостная правда их не покалечит.

Прошло восемь лет.

Мы с Риммой не прервали начавшуюся дружбу, продолжали общаться. Я была в курсе ее жизни.

Кока рос, развивался по мере своих возможностей. Римма и Алексей (муж Риммы) любили его безмерно. В доме не было никакой трагедии. Родители как будто не замечали синдрома. Кока казался им совершенно нормальным – умным, красивым и добрым. Похожим на папу. Он действительно был похож на Алексея, если бы не маска дауна – копия отца.

Римма и Алексей понимали, конечно, что их ребенок отличается от других детей, но это был их ребенок, и они любили его все сердцем и служили, как могли. Они его не стеснялись. Кока им нравился. Он писал примитивные стихи, малевал примитивные картинки, типа: солнечный круг, небо вокруг. Он все понимал, был ласковый, круглолицый, простодушный. Недаром таких детей называют «солнечные дети». Римма была уверена: если бы не лишняя хромосома, Кока был бы талантливейшей личностью. И действительно: в этой оболочке таился добрый, милый и благородный человек.

Коку не отдали в специализированную школу. Человеческая жестокость произрастает буйным цветом, как сорняк. Родители не хотели, чтобы Кока с этим столкнулся. Они его изолировали, оберегали.

Когда настало время школы, его учили дома. Алексей преподавал Коке математику в облегченной форме. Римма – русский язык и литературу. Приходила студентка Катя, обучала музыке. У Коки был хороший слух. Кока очень радовался Кате и гладил ее по щеке своей широкой короткопалой рукой. Рука была мокрая, потому что Кока неизменно сосал большой палец. Катя понимала, что Кока размазывает свои прозрачные слюни по ее щеке, но терпела. Она тоже любила Коку, как экзотического зверька. Его невозможно было не любить. От Коки исходило полное глубинное доверие к людям и желание отдать всего себя.