Машина остановилась возле Наташиного дома. Она расплатилась с Бабиром, сказала что-то незначащее и спрыгнула на землю. Побежала в свой подъезд, Бабир проводил ее глазами, увидел, что девушка расстроена. Красивая, а плачет. Красоту портит.

Наташа отпирала свою дверь и плакала, боялась, что кто-то из соседей выйдет и спросит: что с вами?

Влетела в свою квартиру, обрушилась на диван и зарыдала в голос. Что собственно произошло? Она и раньше знала, что Сережа семейный и уходить от жены не собирается. Но одно дело – знать, а другое – увидеть. Наташа своими глазами увидела, что Казимировна навсегда, а она – на время. Время работает против Наташи. У страсти есть один изъян: привычка. Привычка убивает страсть. Значит, их отношения обречены. За Казимировной прошлое. А прошлое – как корни у дерева. Прочно держат.

А что бы она хотела? Отобрать у Казимировны мужа, построить свое счастье на ее слезах? Именно так она и хотела. Кто-то должен был рыдать – Казимировна или она. Рыдает она, а Казимировна радуется новой кухне. Поднялась злоба на Сережу. Зачем было начинать отношения, если у них не будет развития. Это как ребенок в утробе: созрел, а родиться не может.

«Не-на-ви-жу», – прошептала Наташа.

А за что? Он ей ничего не обещал. Более того, он сразу честно сказал, что занят. Но их потянуло друг к другу, как железо магнитом. Они совершили грех прелюбодейства. А теперь опустилось возмездие. Лежи и рыдай. А что дальше? Дальше – покаяние. Надо завязывать с этой любовью, как с привычкой курить. Трудно, но возможно. Появится другой, свободный, и она его полюбит, потому что ХОЧЕТ полюбить. Она его еще не видела, а уже любит… Но прежде, чем залезть на другое дерево, надо слезть с предыдущего.

Заповедь «не укради» – соблюдать легко. «Не убий» – и того проще. Воров и убийц в обществе – ничтожный процент. А вот заповедь «не прелюбодействуй» – это действо всем любо, и никто не противостоит. Позволяют себе. И сколько от этой вседозволенности бед, измен и предательств, и даже самоубийств. В сущности, все беды от измен и предательства. От несоблюдения одной маленькой заповеди. Одной из десяти. А если бы все хором запретили себе сладкий грех, даже не думали в ту сторону, пресекли на корню – какая настала бы жизнь: чистая, ясная, строгая…

Наташа забылась в слезах. Заснула. Ей ничего не снилось. Чернота и пустота. Как в космосе.

Проснулась через три часа. На окна налипли сумерки. Она включила свет. Электрическое освещение сделало еще гуще темноту за окном.

Наташа включила телевизор. Впереди – вечер, длинный и безрадостный, как зима. Вспомнились чьи-то слова: «А зима будет большая»… И одиночество будет большим, пока не перейдет в вечность.

Раздался звонок в дверь. Сережа.

Вошел. Неторопливо разделся.

– Ну, как? – спросил Сережа.

– Что ты имеешь в виду? – уточнила Наташа.

– Кухню привезли?

– Ты же знаешь…

– Я хотел спросить: собрали? Установили?

– Кто установил? – не поняла Наташа.

– Ну, откуда я знаю…

– Это же твоя кухня, – напомнила Наташа.

– Она теперь так и будет валяться на полу, нераспакованная.

– Ты хочешь, чтобы я ее собрала? – догадалась Наташа.

– Если не ты, то никто.

– Какие сложности? – удивилась Наташа. – Берется пара рукастых мужиков. Гвозди и шурупы имеются в наборе.

Сережа молчал. Проследовал на кухню, по привычке.

Сели ужинать, Наташа достала поездную еду: холодная отварная курица, крутые яйца, огурцы-помидоры, перья лука. Походный набор. Но поход окончен. Сережа еще не знает, но узнает.

Машина их счастья съехала с привычного пути, ибо, как сказано в хорошем фильме: зачем нужна дорога, которая не ведет к храму…

– Если не ты, то никто, – повторил Сережа, и Наташа поняла, что разговор о кухне.

– Ладно, – согласилась она. – Завтра установят.

Завтра она пришлет сборщиков, и они соберут Казимировне кухню. Это будет красивый жест на прощание, вроде букета цветов. И это будет ее последний вклад в Сережину крепость.

Я довольно долго не могла забеременеть. Дети не получались. И в какой-то момент я поняла, что их не будет никогда. Бесплодие. Такое случается в природе. Сначала я восприняла это как трагедию. Мне предстояло прожить пустую жизнь. Какой смысл зарабатывать и копить, если это некому оставить. Некому передать наследство, а главное – не послать эстафету в будущее. Прервать род.

Первое время я страдала, потом стала себя уговаривать: можно жить и без детей. Любить мужа, как своего ребенка, и позволять любить себя в полную силу. Я давно заметила, что бездетные пары гораздо больше привязаны друг к другу. Дети оттягивают любовь на себя, остаются крохи, а когда детей нет, вся любовь полной мерой достается двум половинкам.

Ребенок требует дополнительных денег, жилья, здоровья, времени. Весь день забит, некогда в гору глянуть, как говорила моя мама.

В конце концов я успокоилась и смирилась. Возникла идея: взять ребенка из детского дома, но идея быстро заглохла. Какая нормальная мать оставит ребенка государству? Только пьянь и рвань. И кто вырастет из этого приемного ребенка, если в нем заложены гены маргинала.

Бывают, конечно, исключения, но именно исключения. Правило одно: из картошки ананаса не вырастет. Я не верю, что чужого ребенка можно любить как своего. Кровь – не вода, и зов крови – самый мощный зов.

Все мои сомнения закончились тем, что я забеременела. Я помню этот день – не тот, в который я забеременела, а тот, когда я узнала об этом событии. Меня вдруг затошнило, на лбу выступил холодный пот. Я все сразу поняла. Я поняла, что моя жизнь переходит в другую фазу, – фазу высокого смысла, любви без конца и края и, главное, – служения. Я буду служить своему ребенку, как раба, и создавать его, как мастер.

Через девять месяцев я оказалась в родильном доме, в палате из двенадцати человек. Рядом со мной обосновалась сорокалетняя Римма, старая первородящая. Мы с Риммой быстро подружились по непонятным причинам. У нас обеих родилось по человечку, у меня девочка, у Риммы – мальчик. Детей приносили на кормление и раздавали каждому в руки. Я вглядывалась в личико своей дочери. Оно было крохотное, вся головка величиной с апельсин, и тем не менее все видно.

У моего мужа красивейшие в мире глаза, а у меня довольно удачные нос и рот. Я мечтала именно о таком распределении: глаза мужа, остальное – мое. Но получилось все наоборот. Моя девочка собрала все самое некрасивое. Чего я боялась, то случилось. Но это была моя девочка, единственная и долгожданная, мое сокровище. Какая есть, такая есть. И другой мне не надо. Бог собрал ее по своему усмотрению, не буду же я спорить или обижаться.

Мой муж настоял на том, чтобы дочку назвали Верой. Так звали его мамашу, а он хотел ей угодить. Он всегда хотел ей угождать. В принципе – это хорошо. Хороший сын – достоинство, а не недостаток. Однако моя свекровь Вера – законченная психопатка. У нее сломан в мозгу какой-то рычаг, и если она начинает орать – не может остановиться. Это у нее называется: «Меня понесло». Она вообще обожает конфликты и скандалы. Она от них заряжается. Расцветает в борьбе. Без скандалов ей скучно.