— Самуил, — я не хотел развивать неприятную тему, — скажи, почему ей в детстве не удалили лишний палец?

— Все бы вам, живодерам, резать да удалять! — Доктор подошел к Лебедевой, приподнял над каталкой ее шестипалую руку. — А если у девчонки при операции какой-нибудь важный нерв защемит и она на всю жизнь останется с парализованной рукой, тогда как? Человеческий организм — штука сложная. Никто не знает, как он отреагирует на хирургическое вмешательство.

— Кстати, — доктор вернулся ко мне, — особенности строения ее левой конечности не мешали девушке жить полноценной жизнью. В момент гибели она была на третьем месяце беременности.

«Час от часу не легче! Только-только я выстроил логически выверенную версию, как она вся пошла трещинами сверху донизу».

— Самуил, — тщательно подбирая слова, спросил я, — а по зародышу нельзя установить, кто отец ребенка?

— Зародыши бывают у пшеницы. Человеческий плод называется эмбрион.

— Согласен. У эмбриона можно определить группу крови?

— Поздно, батенька! Мы его утилизировали.

— И в акте вскрытия про него ничего не будет?

— Андрей Николаевич! Она, эта твоя знакомая, не от криминального аборта померла. На кой черт нам эмбрион исследовать, если он не состоит в причинной связи со смертью?

Я хотел возразить, но не успел. К нам подошел санитар.

— Там это, — он кивнул на вход в траурный зал, — ее родня приехала, вещи привезли. Гроб. Мы как работаем, со скидкой или как обычно?

Поклевский вопросительно посмотрел на меня.

— Самуил, — ладонями я отгородился от зала скорби, — я тут не при делах. Я за актом приехал.

— Работаем как обычно, — распорядился доктор. — Омовение — чирик, макияж — пятерка, укладка в гроб — еще пятерка. За реставрацию головы отдельная плата.

Самуил посмотрел на потолок, прикидывая, сколько бы запросить с родственников Лебедевой за приведение ее головы в товарный вид.

— Я им двадцатку выставлю, нормально будет? — предложил санитар.

— В самый раз! Они как, без претензий?

— Что ты! Сами разговор про деньги начали.

— Пошли за актом? — предложил Поклевский.

Я посмотрел в угол, где лежала Лебедева.

«Ну вот и все, Леночка! Прощай. Больше не свидимся».

— Пока, Ленуся! — Я помахал Лебедевой рукой и вышел из прозекторской.

Напрасно я считал себя человеком со стальными нервами. В коридоре я почувствовал, как нечаянные слезы подступили к глазам. Воспоминания, и хорошие, и плохие, комом встали в горле: ни вздохнуть, ни сглотнуть. Лучше бы мне не приезжать сюда, не видеть ее посеревшее обнаженное тело, обезображенное синюшными трупными пятнами.

Чтобы как-то отвлечься, я, откашлявшись, спросил у Поклевского:

— Самуил, а бывают случаи, что родственники отказываются платить?

— Здесь же не похоронное бюро, Андрей Николаевич! Здесь морг, государственное экспертное учреждение. Если родственники не желают отблагодарить нас за услуги, то мы не настаиваем. Выкатим покойника в чем мать родила, и уматывайте с ним на все четыре стороны!

Получив акт вскрытия, я через служебный вход вышел на крыльцо. На улице опять шел дождь. Спешить мне было некуда. Я достал сигареты, закурил. Стал прикидывать, с какой еще стороны ждать подвоха.

Итак, моя первая и основная версия была такова: Лебедева стала шантажировать свою нелегальную организацию. Она выдвинула им условия, которые руководство организации сочло неприемлемыми. Уладить конфликт к ней направили Вьюгина. Переговоры не увенчались успехом, и Сергей Сергеевич застрелил Лебедеву.

Вариант: непосредственным убийцей является человек в коричневой куртке с капюшоном. Выйдя из подъезда, Вьюгин подал ему сигнал: «Действуй!» — а сам с чистой совестью укатил в райотдел. При такой расстановке сил становится понятно, почему Вьюгин спокоен, как айсберг в океане.

Визит в морг добавил вторую версию, бытовую: Лебедева забеременела от Вьюгина и потребовала, чтобы он на ней женился. Или признал отцовство и платил алименты последующие восемнадцать лет.

Дождь потихоньку стал затихать. По лужам пошли пузыри, верный признак сырой погоды на весь оставшийся день. Мимо ограды судебно-медицинского бюро прошла молодая мамаша с коляской. Точно такую же коляску, голубую, с закрывающимся верхом, украли у меня на участке.

«Зачем я вообще лезу в это дело? — подумал я. — Кто бы ни убил Лебедеву, это не какой-то Ванька-проходимец со стороны. Это либо Вьюгин, которому я обязан жильем и работой, либо сообщники Лебедевой по тайному обществу. Постою-ка я пока в стороне, понаблюдаю за развитием событий с расстояния».

До того, как появиться в областном УВД, я заскочил в редакцию еженедельной газеты «Панорама» и дал частное объявление: «Продаю щенков австрийского пуделя». Для всех моих агентов это объявление означало приказ выйти со мной на связь в четверг, в день выхода газеты. Чтобы меня не донимали звонками собаководы-любители, в редакции «Панорамы» я оставил телефон городского шахматно-шашечного клуба. Клуб работал только по выходным, так что особых неудобств я им не доставлю.

В областном управлении работы для меня не было. Проболтавшись без дела пару часов, я встретил Стадниченко.

— Виктор, — доверительно обратился я, — ты можешь проконсультировать меня по одному щекотливому вопросу?

Инспектор расплылся в довольной улыбке. Попросить «проконсультировать», да еще по «щекотливому вопросу», это все равно что обратиться к человеку со словами: «О наимудрейший, наиопытнейший сыщик нашего управления!»

— Смотри, Виктор, со мной парень в Омской школе учился, сейчас работает в Свердловской области. У них начальник розыска влетел с молодой и не знает, что делать: разводиться с законной женой и жениться на любовнице или признать ребенка и платить алименты. Скажи, когда вся эта история выплывет наружу, ему что за это может быть?

— Начальник розыска в райотделе — фигура мелкая. Для острастки ему влупят выговор по партийной линии за морально-бытовое разложение да звание на год-два тормознут. Естественно, о повышении или переводе на хорошую должность, пока все не уляжется, может позабыть. Вот раньше, говорят, за развод могли в должности понизить, а за рождение ребенка на стороне и вовсе из милиции выгнать.

— А чего так строго?

— Чтобы подчиненным дурной пример не подавал. Сейчас времена в этом плане либеральные. Но опять-таки смотря для кого. Если с такой фигней начальник райотдела влетит или замполит, то тут разбор строже будет. За ребеночка вне брака партия по головке не погладит. Особенно если его мамаша начнет жалобы во все инстанции строчить. Так, мол, и так, соблазнил меня ваш сотрудник, жениться обещал, а теперь морду воротит: ни меня, ни младенчика не признает!

Мимо нас, не поздоровавшись, прошел Мелкумян, сосредоточенный и мрачный, как отец двоечника после родительского собрания.