Гилберт был готов сию секунду броситься на Садыка и вцепиться ему глотку.

— Сидеть, Гило! — Феликс тихонько хихикнул в кулачок, донельзя довольный своей шуткой.

Гилберт взглянул на него зверем, Феликс нервно сглотнул и придвинулся поближе к Торису.

— Гилберт, пожалуйста, успокойся, — шепнул тот. — Послы не могут затевать драку…

В это время Садык принялся что-то говорить Эржебет. Она помрачнела, губы искривила знакомая Гилберту натянутая улыбка, которая появлялась всегда, когда Эржебет пыталась подавить гнев и быть подчеркнуто любезной с собеседником. Но вдруг Садык сказал такое, от чего Эржебет побелела как мел, а затем вскочила на ноги.

— Моя, — на этом слове Садык сделал особе ударение, — луноокая Лисса усладит наш взор танцами, пока мы будем беседовать.

Умом Гилберт прекрасно понимал, что Садык лишь рисуется перед ними и пытается разозлить. Понимал, что нельзя поддаваться на его провокации, как это с успехом делал Торис. И даже этот идиот Феликс. Но от слова «Моя» его передернуло, захотелось наплевать на все дипломатические условности, схватить Эржебет и утащить отсюда. Вместе они прорвались бы через ряды янычар. Сражались бы плечом к плечу, как в старые добрые времена…

Тут заиграла музыка — нежная мелодия флейты. Эржебет начала танцевать… И Гилберт мгновенно забыл обо всем на свете.

Где-то далеко-далеко переговаривались послы, ругался Феликс и смеялся Садык. Но это было в другом мире. А здесь и сейчас была лишь Эржебет. Ее тонкие обнаженные руки, крыльями ласточки взлетавшие вверх… Длинные, стройные ноги, кокетливо прикрытые прозрачной органзой, вроде и есть одежда, а вроде и нет… Округлые бедра, соблазнительно покачивающиеся в такт музыке…

Гилберт жадно ловил каждое ее движение, точно завороженный, не в силах отвести взгляд от ее плавно скользящей в танце гибкой фигуры…

Эржебет высоко подняла руки, чуть прогнулась, будто пытаясь встать на мостик. Живот напрягся, грудь всколыхнулась и, казалось, такой маленький жилетик ее не удержит. И порвется. И выпустит на волю всю прелесть юного тела…

Желание пронзило Гилберта раскаленной стрелой, растеклось по венам и собралось пульсирующей вспышкой внизу живота. Стало трудно дышать, высокий воротничок камзола больно врезался в шею.

Он впервые посмотрел на Эржебет по-другому. Увидел в ней не только сильного соперника, надежного соратника, верного друга, но еще и женщину. Потрясающе обворожительную женщину. С первой их встречи он чувствовал к ней подспудное влечение, но именно сейчас осознал это с поразительной остротой. Он хотел ее. Хотел выплеснуть свою страсть не только в поединке с ней. Хотел сорвать с нее все эти тряпки и безудержно ласкать гладкую, алебастровую кожу. Чтобы Эржебет, прекрасная, гордая и сильная Эржебет, принадлежала только ему. И танцевала только для него.

Гилберт встретился с ней взглядом, и увидел в таинственной зеленой глубине, которая всегда так манила его, отблески далеких огней…

Щеки Эржебет тронул нежно-розовый румянец, точно на ее коже распустились ее любимые цветы. И вдруг она начала двигаться раскованнее, так чувственно и смело, словно на самом деле пыталась его соблазнить…

Но тут музыка смолкла, Эржебет застыла, ее плечи поникли, а руки бессильно упали.

— Эй, песик, встреча окончена, мы уходим! — Грубый окрик Феликса окончательно разрушил чудесное наваждение.

Гилберт понял, что дышит тяжело, как загнанный конь, и вспотел под одеждой так, что рубашка прилипла к телу.

— Подъем! — прикрикнул на него Феликс.

И Гилберт заставил себя встать, но все еще не мог оторвать от Эржебет взгляда. Она тоже смотрела на него, со смесью страха, изумления и чего-то еще. Отсвета тех самых огней…

К ней подошел Садык, властно обнял за плечи, вдруг посмотрел Гилберту прямо в глаза. И торжествующе ухмыльнулся.

«Хочешь? Забери!» — Вызов был ясным и четким.

«И заберу!» — посулил ему Гилберт.

Затем улыбнулся Эржебет, надеясь, что она поймет его бессловесное обещание помощи.

— Да пошли уже, герой-любовник недоделанный! — Феликс подхватил Гилберта за локоть и поволок вон из зала.

Прежде чем тяжелая дверь из черного дерева захлопнулась за ними, Гилберт еще успел бросить прощальный взгляд на Эржебет. И ему показалось, что на ее губах промелькнула ответная улыбка…

— И он еще заявляет, что между ним и Лизой ничего нет! — Феликс похабно рассмеялся, как только они отошли достаточно далеко. — Да ты на нее так пялился, что казалось вот-вот набросишься и завали…

— Феликс. — Торис укоризненно покачал головой, и тот наконец-то замолчал под его строгим взглядом.

Как раз вовремя, потому что распаленному бурей эмоций Гилберту срочно нужно было их как-нибудь выплеснуть. Например, избить назойливого болтуна.

— Гилберт. — Торис смотрел на него все с тем же так раздражающим сочувствием. — Я понимаю тебя. Мне тоже неприятно видеть, как наши братья и сестры по вере страдают под пятой сарацина. И мне жаль Эржебет… Но сейчас мы не можем ничего сделать, Садык слишком силен. Поэтому, пожалуйста, не предпринимай никаких опрометчивых действий. Помни, ты ведь можешь поставить под удар всех нас…

Гилберт глубоко вдохнул, стараясь успокоиться и подавить навязчивое желание съездить Торису по физиономии.

— Я не такой дурак, как вы все думаете, — наконец произнес он почти ровным тоном. — Я не собираюсь бросаться на Аднана во главе маленького отряда из рыцарей, чтобы героически погибнуть.

Но справедливости ради стоило признать, что такая идея уже не раз приходила ему в голову и казалась весьма заманчивой.

Однако сокрушительные поражения, годы в подчиненном положении и холодные стены тюрьмы, куда он так часто попадал из-за своей опрометчивости, кое-чему его научили.

И хотя Гилберт все еще мгновенно взрывался, как сейчас, но уже быстро отходил. Он мог сколько угодно бушевать, но никогда не повел бы войско на заведомо самоубийственное дело. Война с Садыком была именно такой, сейчас ненавистный сарацин находился в зените своего могущества. А он, Гилберт, был лишь вассалом Феликса. Слабым герцогством, которое даже не может отвоевать независимость. Куда уж там тягаться с великой Османской Империей…

Сейчас он особенно сильно ненавидел свою слабость, потому что ничем не мог помочь Эржебет. И оглядываясь на закрывшуюся дверь зала, он поклялся, что обязательно станет могучей державой, перед которой будут трепетать соседи. Разобьет Садыка в пух и прах, освободит Эржебет. И она будет принадлежать лишь ему одному…

От последней мысли Гилберт вздрогнул, ощущая, как изменились его желания. Он и раньше мечтал ей помочь. Но теперь он уже не просто хотел вызволить друга из беды.

«Да я всегда видел в ней не только друга…»

Гилберт застыл посреди коридора, в голове что-то щелкнуло, будто встали на место шестеренки. Он понял, что с самой первой их встречи хотел Эржебет, как женщину, но старательно подавлял это влечение, маскировал под желание сразиться… Да, он хотел с ней сразиться: выбить меч, прижать ее к стене и впиться в нежно-розовые губы. Можно было, конечно, обвинить во всем аскетичные правила Ордена, жестко подавлявшие его природные желания. Можно было сказать, что это из-за них он готов броситься на первую встречную красивую женщину, а то, что ей оказалась Эржебет, лишь случайность, не более. Но ведь он давно перестал быть рыцарем Креста, уже многие годы его не сковывали никакие обеты, и Гилберт позволил себе окунуться в плотские наслаждения. Вот только удовольствия он почти не получал, лишь сиюминутное удовлетворение похоти, не больше. Никакие куртизанки, даже самые прекрасные и искусные в любви, не могли погасить бушевавший внутри него пожар. А сегодня он понял, что это под силу сделать лишь одной женщине, именно той, которая разожгла пламя…