Сзади послышались быстрые шаги и его голос:

— Адель!.. Адель, вы где? Адель…

Он остановился в дверях, а она — возле его кровати, на середине которой сиротливо лежала камера, так еще и не убранная в сумку. Адель в ужасе переводила глаза с нее на Эдриана. Проследив за ее взглядом, Эдриан тоже увидел камеру, и постепенно выражение восторга на его лице сменилось непониманием.

— Что это?

— Это? Ваша камера… по-моему. Я хотела…

— Адель, еще немного — и я решу, что вы ведете за мной слежку по заданию какой-нибудь разведки. Что происходит?

— Не знаю.

— Почему вы к ней так неравнодушны?

— К кому?

— К моей камере.

— Я… я равнодушна. Я просто хотела посмотреть.

— Посмотрели?

— Да.

— Ну и как? Я вам больше понравился один или с девушкой?

— С девушкой! — Она словно жертва, загнанная в ловушку, с каждой фразой отступала к окну, а Эдриан подходил.

— Вот как. Вы, наверно, ей завидовали? Я, говорят, неплохо целуюсь.

— Да что вы! Вам льстят!

— А вы откуда знаете?

— В обед вам удалось довольно бледно продемонстрировать ваши таланты в этой области, — соврала Адель и отчаянно покраснела, вспомнив сколько наслаждения доставил ей тот его легкий поцелуй, и непроизвольно прижала пальцы к губам.

— Да? Тогда почему вы сейчас так разрумянились? Может, оттого что у меня плохо получается целоваться?

— Совершенно верно!

— И вам гораздо приятней смотреть, как я это делаю с другими, нежели терпеть это безобразие самой. Так?

— Да! — Она отвернулась к окну, готовая расплакаться. — Я, между прочим, вас жду и скучаю. А тут камера, которую я тогда у вас утащила. Почему бы не посмотреть? Что такого?

— Да, я заметил, что вы скучали. Там, внизу, вокруг зеркала…

В его голосе она уловила улыбку, хотя и не видела лица.

— Извините, что не убрала свое белье! Не думала, что вам будет так противно на него смотреть.

Он немного помолчал, потом тихо сказал:

— Адель, все. Давайте забудем эту ерунду. Я мчался к вам, очень боялся, что вы все-таки уедете, и…

— По-моему, в обед мы перешли на «ты»! — Она резко развернулась от окна и вздрогнула. Эдриан стоял уже возле нее, практически вплотную. В глазах его полыхал настоящий огонь.

— Перешли. Но я хотел соблюсти приличия.

Он говорил с трудом. Адель узнавала эти чисто мужские интонации, они всегда означали лишь одно — ее собеседник крайне возбужден и собственно собеседником является буквально последние секунды, а потом переходит в разряд любовника.

— Вам это удалось?

Он смотрел на нее и молчал. Адель казалось, что воздух звенит от напряжения, а между ними проскакивают искры. Ей стало все равно, что она только что готова была послать его к черту, все равно, что, возможно, у него скоро свадьба. Все — все равно!

— Я спрашиваю, — сказала она дрожащим голосом, — вы довольны оттого, что соблюли приличия?

— Я больше не оставлю тебя одну, — хрипло проговорил Эдриан. — Нигде.

Руки ее непроизвольно взметнулись к его шее, а он подхватил ее в свои объятия. И, не давая друг другу опомниться — безудержно, дико, выкладываясь полностью и без остатка, — они принялись целоваться. Адель казалось, что она кружится в какой-то адской карусели, что вокруг с электрическим треском сыплют фонтаны бенгальских огней и все мерцает и взрывается резким оранжево-белым светом. Она знала, что следует обычно за такими поцелуями, даже если люди едва знакомы. И она знала, что сейчас не остановится. Они оба так сильно ждали этого!

Адель думала, что погружается не в мужские объятия, а в какую-то бездну, которая дарит неведомое доселе пронзительное удовольствие. Откуда, от кого или от чего оно исходит — уже не ясно, но оно осязаемо, его можно, кажется, потрогать руками: провести по нему ладонью, погладить… И как не застонать от такого наслаждения!

— Эдриан, прости меня за это недоразумение.

— Нас с тобой с самого начала сопровождают недоразумения. Сегодня меня они уже не остановят.

От его шепота и особенно от того, как он обоснованно перешел на «ты», Адель хотелось отдаться ему прямо тут, не доходя двух шагов до кровати. Они опустились на мягкий ковер, изображавший шкуру какого-то зверя.

Адель видела, как за окном догорает закат, как он растворяется, разваливается на тысячи оранжевых бликов, которые зажигают огонь вокруг них с Эдрианом. И в этом огне ей суждено гореть до самого утра!

Первое, что она увидела утром, как только открыла глаза, была огромная сильная рука Эдриана, покоящаяся на подушке, рядом с ее лицом. Несколько секунд Адель лежала, разглядывая ее в подробностях. Почему-то с самого начала она обратила внимание именно на его руки. Руки, которые сегодня всю ночь гладили, обнимали и ласкали ее до изнеможения. Руки, которые так легко держали ее на весу, когда их изобретательный обладатель придумывал новые варианты его и ее положения в пространстве…

Адель откинулась на спину и сползла под одеяло, вспоминая ночь. Почему-то она всегда смущалась, когда перед глазами вставали пережитые ею любовные сцены. А уж те, которые они с Эдрианом устраивали сегодня, и подавно были весьма пикантными. Она давно так не веселилась. А может, просто у нее давно не было хорошего любовника.

Тут же Адель почувствовала, как одеяло натянулось на ней и что-то большое и тяжелое легло сверху.

— Проснулась? — услышала она глуховатый голос Эдриана.

— Отпусти!

— Ни за что. Попалась.

— Отпусти, я задохнусь!

Он откинул одеяло.

— Я же еще вчера сказал: никуда тебя не отпущу.

— Ты сказал, что не оставишь одну.

— Это одно и то же. Доброе утро, прелесть моя.

Он принялся водить кончиком носа по ее губам, и Адель ощутила, как ее тело отозвалось мелкими сладостными подергиваниями, словно от легких электрических импульсов. Губы потребовали поцелуя. Эдриан действительно был сам дьявол-искуситель во плоти. Это она еще ночью поняла.

— Доброе утро, — едва пролепетала Адель.

Он внимательно посмотрел ей в лицо.

— Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал?

— Вот еще!

Он улыбнулся.

— За это ты мне и нравишься.

— За что?

— За непомерное самолюбие и гордость. Мне кажется, настоящая женщина должна быть именно такой, как ты. По крайней мере настоящие мужчины, вроде меня… — он сделал выразительную паузу, — тянутся всегда именно к таким женщинам.