Сиена во время подобных разговоров не произносила ни слова, затем ужин заканчивался, и Малоун поднимался по шикарной лестнице к себе на второй этаж. Порой его охватывало отчаяние — дни идут, а никаких серьезных наблюдений не сделано. К Сиене тоже никак не подберешься. И при этом торопиться нельзя, можно все испортить. Наутро он просыпался, преисполненный решимости сегодня достичь каких-то ощутимых результатов. Но день шел к концу, а дело с мертвой точки так и не сдвигалось. Резких движений нельзя было предпринимать ни в коем случае. Благодушие Белласара было всего лишь ширмой. Малоун чувствовал за собой постоянное наблюдение. Стоит сделать хотя бы один неверный шаг...

Работа над портретом его по-настоящему увлекла. Во время сеансов он забывал обо всем на свете и потому наверняка пропускал что-то важное, происходящее в Монастыре. Но иначе было нельзя.

— Сегодня сеанса не будет.

Сиена разочарованно вскинула брови.

— Почему?

— Я перехожу к следующей стадии. Начинаю готовить основу портрета. — Малоун кивнул в сторону лежащего на столе куска клееной фанеры.

— А я думала, художники используют холсты.

— Видите ли, для нашего с вами портрета я собираюсь использовать темперу, которая требует более жесткой поверхности. Эта фанера особенная, специально высушенная, так что коробиться не будет. Химикаты из нее давно улетучились, и потому влияния на краску тоже никакого не будет. Сейчас я начну промазывать ее этим клеем. — Он показал на банку с белой вязкой жидкостью, которая подогревалась на спиртовке.

— Немного пахнет известью.

— Верно. Она там содержится. — Малоун погрузил кисть в банку и нанес клей на поверхность фанеры.

Покрыв всю доску, он отложил кисть и начал растирать теплый клей пальцами.

— Зачем вы это делаете?

— Чтобы избавиться от воздушных пузырьков.

Сиена с интересом наблюдала за его действиями.

— Хотите попробовать? — спросил он.

— Вы серьезно?

— Если не боитесь испачкать пальцы.

Она улыбнулась и принялась растирать клей. Ее глаза засияли.

— В последний раз я занималась чем-то подобным, кажется, в детском саду.

— Наверное, приятно вспомнить детство. — Малоун снова взял кисть и разгладил клей.

— Мне никогда не приходило в голову, что живопись — это не только создание изображения.

— Создать изображение — лишь полдела. Нужно еще уметь его сохранить. И если вы хотите, чтобы картина жила долго, следует очень постараться. — Малоун протянул ей кисть. — Попробуйте наложить следующий слой.

— А вдруг у меня не получится?

— Я подправлю.

Она погрузила кисть в банку.

— Не очень много, верно?

— В самый раз.

— С чего начинать?

— С угла.

Она выбрала верхний правый.

— Теперь ведите кисть налево. Можете использовать короткие мазки вперед-назад, но последний мазок только налево. Затем чуть спуститесь и снова ведите кисть налево. Теперь проверьте, получилось ли у вас ровно. Чувствуете какое-то сопротивление движению кисти?

— Немного.

— Хорошо. Остановитесь на минутку. Пусть чуть подсохнет, но не до затвердения.

— Переход к следующей стадии, очевидно, означает, что вы уже решили, какой будет композиция портрета?

Малоун кивнул.

— И как же я буду выглядеть?

— Посмотрите сами. — Он показал в сторону эскиза на другом столе.

Она нерешительно подошла и вгляделась. Несколько минут в солярии было тихо.

— Я здесь улыбаюсь, но выгляжу печальной, — наконец произнесла она.

— Печальной, ранимой, незащищенной, но с решимостью больше не позволять причинять себе боль.

— Вот, значит, какой вы меня представляете. — Голос Сиены понизился до шепота.

— Это один из вариантов. У вас есть возражения?

Она продолжала внимательно рассматривать эскиз.

— Нет.

— Для меня самым трудным было заглянуть в ваши глаза. С тех времен, когда вы были моделью, у вас сохранилась привычка как бы отключать глаза. Вы превосходно позировали, великолепно улыбались, глаза сияли, но ставни в глубине их были закрыты наглухо. А вашим работодателям, собственно, ничего больше и не было нужно. Ведь главное — чтобы одежда на вас выглядела привлекательно.

— Вы правы. Так оно и было.

— Вот почему мне потребовалось так долго вас изучать.

— А знаете, я уже привыкла к вашим взглядам. В бытность мою моделью почти все обращенные на меня взгляды были обычно хищными. Не то что ваши. Я даже понемногу стала себе нравиться.

— А что, обычно вы себе не нравитесь?

— Ответ знает человек, создавший этот эскиз.

— И все-таки мне удалось уловить моменты, когда ставни раскрывались. Именно тогда вы становились настоящей Сиеной. Ваша печаль и ранимость — вот что делает вас прекрасной. А впрочем, может быть, как раз наоборот.

— Наоборот?

— В том смысле, что красота, делает вас печальной и ранимой.

В горле у Сиены запершило.

— На эскизе я смотрю направо. Что там находится?

— Наверное, что-то для вас очень важное.

— И ветерок дует с этой стороны. Он играет моими волосами. Каким-то образом вам удалось создать иллюзию, что все, чего я касаюсь, как бы проходит через меня.

— А это всегда так. Все важное для нас проходит через наши души.

Сиена быстро поднялась по ступеням на залитую солнцем террасу. Обычно Чейз уже сидел за столом, но сейчас его не было. Наверное, она пришла немного раньше. Однако прошла минута, другая, а Чейз все не появлялся. Пришлось ей завтракать одной. Уже допивая кофе, она увидела, как горничная понесла в солярий большую миску.

Озадаченная, Сиена последовала за ней. В солярии миску у горничной принял Чейз. В ней были яйца.

Увидев ее, он улыбнулся:

— Доброе утро.

— Доброе утро. Вы будете завтракать здесь?

— Возможно, сегодня я вообще не буду завтракать. Не терпится начать. — Чейз разбил яйцо, разделил скорлупу на две части и переместил желток из одной половины в другую, уронив при этом в миску капельку белка.

— Вы собираетесь их готовить?.. — озадаченно спросила Сиена.

— Нет. Они мне нужны для изготовления краски.

— Интересно!

Чейз осторожно переместил желток из скорлупы на бумажное полотенце и убрал остатки белка. Сейчас желтая субстанция нежно перекатывалась на белой поверхности.