Гордая какая.

Сидит, спина снова ровная, подбородок высоко вздернут, смотрит мимо меня. Наверняка задумывает план побега, ну пусть подумает, сам делаю пару звонков.

— Михаил Робертович, добрый вам день, вы не поможете в одном очень личном деле? Нужно расписать влюбленную пару. Да, очень, очень хотят быть вместе, пока смерть не разлучит, вы правы, молодежь такая ветреная, совсем не думают о последствиях, совсем не думает о последствиях.

Влада смотрит, с каждым моим словом ее глаза становятся больше, она крутит в пальцах вилку, а я представляю, как она сейчас воткнет мне ее в руку и даст деру. Нет, она не такая, «член» сказать не может, а тут острый предмет в руку.

— Спасибо, век вам обязан, да, до шести буду, с меня дорогой коньяк. И еще, я понимаю, что о многом прошу, поэтому мне нужен толковый адвокат. Нет, я не могу все оставить как есть.

Михаил Робертович много что еще говорит, о прошлом, которое нужно отпустить, но я не могу, никак не могу, но адвоката обещает найти.

— Я хочу в туалет.

За Владой забавно наблюдать, из растрепанного и растерянного воробышка она превращается в хитрую лисичку, замышляет что-то недоброе.

— Потерпеть никак?

— Терпеть тебе надо было вчера и не мне.

— А поначалу кому-то нравилось, кто-то стонал и терся об мои пальцы.

Краснеет, но глаз не отводит.

— Тебе показалось, я вообще не поняла, что произошло, это было… было… как незапоминающийся момент.

— Как ты сказала? Какой момент?

Это она сейчас намекнула, что все ее вчерашние извивания на моих пальцах, то как она текла и кончала, было всего лишь незапоминающимся моментом? Начинаю закипать, умеет она задеть, пигалица маленькая. Хотел было уже прямо в ресторане показать все, что было вчера, но телефон привел в чувство.

— Говори. Пришла? Да, я жду, официант проводит, — отключился, убрал телефон. — Иди сюда, да не трону, не трону, посиди под столом.

— Что ты делаешь, отпусти, я не полезу туда! Совсем спятил?

— Хочешь узнать сестренку свою, какая она настоящая, хочешь? Сиди тихо, поняла?

Хорошо, что скатерти длинные, а Влада маленькая, когда появилась Марина, девушка уже сидела под столом, я сжимал ее пальцы.

— Данил, я так… так… Не знаю, что сказать.

Марина стоит в нескольких шагах, растерянная и взволнованная, слишком яркий макияж, помада, размалеванная кукла, вот кем она стала.

— Присядь и расскажи все как есть, ты ведь хотела увидеться.

— Да, да, Данил, прости… я… так люблю тебя…

Любит она, как же.

Не знаю, что меня остановило не выскочить из-под стола и не кинуться сестре на шею с рыданием. Словно какой-то ступор, шестое чувство, а еще слова Данила, что я узнаю, какая Марина на самом деле.

Мужчина с силой сжимал мои пальцы, а я не чувствовала боли. Шок. Она признавалась ему в любви, с надрывом, со слезами, и… и… извинялась? За что?

— Да, да, Данил, прости… я… так люблю тебя… все, что тогда было, все навалилось на мои хрупкие плечи, а Слава, он помог…

Она говорила и говорила, а Сафин все сильнее сдавливал мне пальцы, словно каждое произнесенное моей сестрой слово причиняло ему душевную боль, которую я чувствовала физически.

Они были знакомы.

Они были вместе.

И это было все не просто так, это была любовь.

Вырываю свою руку, зажимаю рот, часто дышу.

— Ты принесла?

— Да, зачем тебе ее паспорт? Она всего лишь простая девочка с периферии, Даня, что ты задумал?

— Не называй меня так, — грозный рык, я вздрагиваю. — Ты-то сама давно стала такой городской? Забыла, откуда приехала? Забыла, кем была?

— Данила, я понимаю, я очень виновата, но мне так было страшно, ты не представляешь.

Смотрю, как сжимается кулак на колене Сафина, как змея смыкает челюсти, и белеют костяшки. Одним ударом он может сейчас убить Марину, кладу свою ладонь сверху, останавливая его от этого.

— Нет, ты не представляешь, ты ничего, мать твою, не представляешь, тварь! Ты не знаешь, что такое сидеть семь лет за то, что не совершал, и думать, как же так все случилось, и почему лучший друг и любимая девушка от тебя отвернулись в одну секунду! И как я мог так поступить со своим другом?

— Я… я… я…

— Да, ты, ты легла под Минаева, ты выбрала его, богатую, сытую жизнь, силиконовые титьки и накачанные губы, а не меня. Предала, отвернулась. Так кто ты после этого?

— Прости меня, прости… пожалуйста, — движение, на полу у ног Сафина появляются колени Марины. — Я все, все для тебя сделаю, все, что скажешь, я уйду от него, я все… все…

Отползаю в сторону, не хочу больше этого слышать и видеть — то, как Марина унижается, как хочет замолить предательство. А ведь она реально предала его, любила и предала. Вместе с Вячеславом, а теперь хочет предать и своего мужа. Господи, как низко и подло. Неужели она на такое способна? Или я слишком плохо знаю свою родственницу?

Выбираюсь из-под стола, за ним сразу ширма и шторы, меня не замечают. Выглядываю из своего укрытия, мимо проходит официант, надо бежать, а там уже разберусь куда, может, к девочкам в общежитие, не знаю еще.

Встаю, продолжая прятаться за портьерами, когда никого нет, быстро передвигаюсь в сторону выхода, но вновь прячусь под свободный столик, когда в помещении появляются двое мужчин.

— Где она?

— Сказали, что в дальнем кабинете, там мужчина и девушка.

Голоса знакомые, да и начищенные до блеска ботинки — тоже. Вячеслав и начальник охраны Климов.

— Хорошо. Девчонку не трогать и не лапать, отвезите на дачу и заприте. Я не для того смотрел на нее год, чтоб просто так отдать Сафу, хотя наверняка он ее уже попортил. Сука.

Это они сейчас обо мне? Это меня нужно отвезти на дачу и закрыть там? Для чего? Очередной ступор и шок за последние пять минут.

— Что с Сафиным?

— Не стоит устраивать скандал в людном месте, это сейчас лишь навредит, он пока ничего не сможет сделать, пусть насладится недолгой свободой. На зону успеет вернуться в любую минуту.

— Марина?

— С этой овцой я разберусь сам.

Вцепилась в портьеры мертвой хваткой, не знаю, куда бежать, но стоять так дальше нельзя. Выжидаю минуту, слежу, куда идет официант — дверь на кухню, бегу со всех ног туда, пока меня не кинулись искать, и в зале нет охраны Минаева.

— Эй, девушка, вам сюда нельзя!

Кричат в спину, но я не обращаю внимания и без разбору лечу вперед, лишь бы скорее выбраться. Тяжелая железная дверь, наконец свежий воздух, яркое солнце, два повара курят у мусорки. Оглядываюсь по сторонам, слева за углом центральный вход ресторана и часть парковки, но туда нельзя, справа тупик, прямо — невысокий, засаженный сиренью забор.