— Не дёргайся.

И я успокаиваюсь. Просто смотрю в тигриные глаза и расслабляюсь.

Холодные руки врача заставляют меня вновь лечь на спину. Пальпируют мои рёбра и живот. Я вздрагиваю. Морщусь. Он надавил на какую-то точку, от которой по телу расползлись волны боли, приправленные тошнотой.

— Гематомы. Переломов нет. Возможны внутренние повреждения. В целом нормально. Хотя я предпочёл бы её госпитализировать.

— Нет.

— Тогда оставлю лекарства, но если ей станет хуже — немедленно вези в больницу. Буди её каждые несколько часов. Проверяй состояние. По виду она истощена. Ей нужен покой и еда. — И спустя короткую паузу задаёт личный вопрос: — Кто она тебе? Симпатичная малышка.

— Моя вещь.

Мне снились кошмары. Один хуже другого.

От их живой реалистичности становилось страшно.

Всё вокруг так привычно, обыденно и по-настоящему.

Очередной непримечательный день. Изнуряющие тренировки. Вечер, и я спешу в больницу навестить дедушку.

Вчера ему стало лучше.

Я принесла куриный суп, приготовленный по рецепту бабушки. Конечно, не такой вкусный, как у неё, но не сравнить с тем, что стряпали в больнице.

Он с аппетитом поел. Я помогала, его руки плохо слушались. Сидела у койки и смотрела на последнего человека в этом мире, на которого могу положиться. На взрослого. Аня не в счёт. Я не смогу прийти к ней и сказать, как мне херово и нужно плечо. Она ещё слишком мала. Это я пока её поддержка. А моя — дедушка.

— Совсем худой стала, дочка, — еле слышно ругается.

Ему не нравится мой вид. Он знает меня. Читает в моих глазах отчаяние загнанного в клетку зверя.

И всё же я щажу его. Не гружу проблемами. Просто знаю, как только он вернётся, ситуация наладится. А он мне так сейчас необходим.

— Всё тренировки, деда, — криво улыбаюсь и вру: — Тренер заставляет. Нужно быть в форме.

Потускневшие от возраста глаза дедушки смотрят внимательно. Считывают ложь.

Он видит внучку насквозь. И чтобы спрятать от него свою боль и безысходность, я, как котёнок, кладу голову на его подушку, примостившись рядом с плечом. Вдыхаю запах рубашки. Свежей, сегодня принесла и помогла надеть. Ещё от него пахнет лекарствами и домом. По щеке непроизвольно катится слеза.

— Ты сильная, Серафима, — произносит дедушка почему-то, в скупой ласке проводя рукой по моим волосам, — ты со всем справишься.

Слышу эти слова и не могу сдержать слёз. Они уже не украдкой, а ручьём текут из глаз.

Знаю, что за нами наблюдают соседи по палате. Прямо шоу для разбавления их серых будней. Но мне безразлично чужое внимание.

— Я устала, деда, — ною сквозь рыдания, — устала быть сильной.

Мне стыдно перед дедушкой. За слабость. За то, что не сумела скрыть от него, как мне худо. Как страшно. Как я боюсь его потерять, а вместе с ним надежду на то, что всё вернётся в прежнее русло.

Да, моя жизнь и до его инсульта не была похожа на сахар. Но я имела дом, хоть какой-то дом. И знала, что Аня в порядке. Что её у меня не отнимут.

— Всё будет хорошо, дочка, — сказал он перед тем, как я ушла.

А сегодня, зайдя в палату, обнаружила пустую койку. Стояла с минуту и просто смотрела на неё. Его соседи отводили глаза.

Нет. Нет. Нет…

Губы скривились в гримасе боли.

Я обернулась и побежала в ординаторскую. Сердце стучало в груди, пульс бил по вискам, а мир вокруг поплыл.

— Где мой дедушка? Прокофьев Пётр Васильевич?

Его врач отвлекается от трапезы, полный раздражения.

— Мы пытались до вас дозвониться, но вы не брали трубку.

Я достаю сотовый. Да, есть пропущенные. Но я никогда не отвечала на неизвестные номера. Достали предложения от банков взять кредит.

— Где мой дедушка?! — повторяю снова, как заезженная пластинка.

— Он умер час назад. Во сне.

С губ сорвался сдавленный стон. Говорить не получалось. Скажу слово — и распадусь на атомы боли.

Я вышла с этажа и попала на лестничную клетку. Люди здесь почти не ходили. Присела на холодную ступеньку и заплакала. Навзрыд. Отчаянно.

Теперь мне совершенно не ясно, как жить дальше.

Отчим вот-вот вернётся. После больницы он зализывал раны у какой-то своей зазнобы. Очередной из многих. Даже на таких, как он, находились женщины с большим сердцем и ещё бо́льшим страхом одиночества. Стоило алкоголю ударить по организму, он принимал меры для восстановления здоровья. Но потом, видимо, ему у неё становилось скучно, и он возвращался.

Услышала разговоры спускающихся людей и поднялась.

Надо как-то выжить.

Среди пропущенных оказался и номер похоронного агентства. Дедушка, как и многие пожилые люди, откладывал деньги на свои похороны. А зная повадки отчима, хранил их у старого товарища.

Мне пришлось всё взять на себя. Организация похорон, выбор гроба. А его друзья пришли на выручку. Родственники не жаждали разделить мою ношу. Боялись, что попрошу помощи.

Я почему-то ждала маму. Хотя давно потеряла надежду её вновь увидеть. И уж тем более получить от неё поддержку в трудный момент. Но ведь это похороны её отца, а мне даже неизвестно, как ей о них сообщить. И всё же я ждала её.

Но вместо неё явился отчим. На поминки. Поесть.

Не имея возможности больше терпеть всё, что происходит вокруг, я взяла Аню за руку и вышла.

Я задыхалась там. Мне не хватало воздуха. Не было сил смотреть на гостей. Им есть о чём поговорить между собой. Вспомнить дедушку. Но я могла помянуть его только с Аней. Все прочие люди для меня чужие. Посторонние.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Спичка, а куда мы идём? — раздаётся голосок сестры, пока я целенаправленно, против сильного ветра иду вперёд. Ощущаю, как холод студит пылающие щёки и глаза, что жгут слёзы.

— К речному вокзалу.

Там любил гулять дедушка.