Танк продолжал идти. Он был уже рядом, выплывал из дыма как призрачный исполин. Из раскуроченный траншеи выбрался боец эв фуфайке со связкой противотанковых гранат. Он тоже был контужен. Лицо побелело как у мертвеца, но голова работала. Он бросил связку гранат под гусеницу. Из танка простучало пулемётная очередь, но боец умирать не собирался, скатился обратно в траншею. А когда его засыпало землёй начал яростно откапываться, что-то бессвязно бормоча. Танк застыл, не доехав до траншеи, и загорелся. Из люка никто не вылез, видимо, все члены экипажа получили контузию.

Ещё одно орудие вышло из строя. Заклинило замок. Площадная брань перекрыла грохот боя. Кувалды под рукой не оказалось. Артиллеристы оставили пушку в покое, взялись за автоматы. Теперь работала только одна сорокапятка. Она вела беглый огонь. Заряжающий едва успевал подносить снаряды. Хрипел командир расчёта, сорвал голос, но бойцы и без него знали что делать.

О смерти никто не думал. А если и думали, то только в том смысле, чтобы успеть отстрелять боекомплект.

Вспыхнул танк, оказавшийся на линии огня. Из него, как тараканы, поползли люди в чёрных комбинезонах. Их расстреляли в упор из автоматов. Боевой расчёт был словно заговорённый. Его не брали ни пули, ни снаряды. Орудие гавкало, выскакивала стреляная гильза, заряжающей вставлял новый снаряд.

Один из танков, идущих по дороге, сменил направление, двинулся наперерез. Со скрежетом повернулась башня. Орудия нацелилось на орудийный расчёт. Артиллеристы это видели, но развернуть орудие уже не успевали. Умирать за просто так, только ради того, чтобы героически умереть? А кто тогда будет родину защищать?

Прозвучал командный хрип и расчёт кинулся в разные стороны. Люди раскатились по снегу, по падали в опустевшие окопы. Выстрел из танкового орудия подбил пушку, превратил её в кучку металлолома. Остались ещё живые на позиции. Мало но остались. Никто не побежал в тыл. Хлопали винтовочные выстрелы, сухо трещали ППШ. Все пулемёты вышли из строя, но уцелело противотанковое ружьё.

Из смрадного дыма вылупились пехотинцы в серых шинелях. Они перебегали согнувшись, боясь подняться в полный рост. Из окопа ввёлся непрерывный огонь. Пехота залегла в тридцати метрах от траншеи. Люди не выдерживали, сдавали нервы. Лязгали траками танки. Плотный дым заслонял танкистам обзор. Очнулся артиллерист, который несколько минут назад потерял сознание. Он ещё не выбыл из строя, с ним должны были считаться. Боец тяжело поднялся, держась за щиток орудия, сделал несколько неуверенных шагов, поднял снаряд, вогнал его в казённик, грузно упал на колени, стал наводить.

Из гари выплывал тяжёлый танк. Он шёл по трупам. По своим и чужим. Подмял под себя ранее выведенное из строя орудие. До него оставалось метров двадцать, когда упорный артиллерист произвёл выстрел и всадил танку прямо под башню. Машина резко встала, лязгнули траки. Дым повалил из всех отверстий. Красноармеец привстал над щитком, засмеялся. Он снова выжил. А когда залёгшие пехотинцы открыли по нему огонь присел, не переставая злобно смеяться. Потом на коленях пополз к орудийному ящику. Стал рыться в ворохе пустых гильз, надеясь отыскать целый снаряд, но боеприпасы кончились. Боец с досадой сплюну, сел в снег, уставился отрешённым взглядом в надвигающееся дымное облако. Это был драматичный момент, но он должен был случиться. Никакая стойкость не одолеет многократно превышающую силу.

Поднялась немецкая пехота, а её скопилось на этом участке довольно много. Подтянулось подкрепление из грузовиков. Толпа бросилась на высоту, где почти не осталось живых.

Разведчики Шубина подоспели вовремя. Они появились на правом фланге, вышли из лесополосы, поползли по открытому участку между деревьями и дорогой. Маскхалаы сливались со снегом. В их сторону никто не смотрел. Всё внимание было приковано к эпицентру боя. Не мог взвод подоспеть раньше. И так спешили. Пять километров бежали по лесу, ползли мимо патрулей и дозоров и даже совершили налёт на один из мотоциклетных разъездов, уничтожив пятерых солдат и завладев двумя пулемётами MG-34.

Шубин не рассчитывал переломить ход битвы, но не смотреть же как гибнут свои ребята. Ефрейтор Гончар забрался с пулемётом в перевёрнутый танк, устроился между гусеницами, получив неплохой обзор. Второй пулемёт Гулыгин затащил на косогор, в стороне от батареи и тоже не мог пожаловаться на плохую позицию.

Огонь открыли одновременно, когда немцы, не встречая сопротивление, двинулись на последний приступ. Один пулемёт застрочил с фланга, другой практически с тыла. Пули выкашивали гитлеровцев. Они валились гроздьями, не добежав до первой траншеи, метались не понимая откуда стреляют. Кто-то побежал назад, но и их не миновала та же участь. Подступы к высоте покрылись телами в мышиных шинелях. Выжившие отступали под защиту танков, в панике искали укрытия. Но и там их доставали пулемётчики. Они вели непрерывный огонь, оставаясь незамеченными. Требовалось выработать весь боезапас, не тащить же с собой эту тяжесть.

Приободрились защитники рубежа. Там ещё кто-то остался. Беспорядочно захлопали выстрелы. Танк, размалёванный крестами, попытался объехать препятствие и неразумно подставил бок. Громыхнуло противотанковое ружьё. Слетела гусеница. Танк завертелся на месте.

В стане противника началось замешательство. Танки не смогли прорваться на позиции артиллеристов, стали отползать, чтобы обойти батарею с фланга. На это требовалось время. Пулемётчики ещё не выдохлись, оттеснили пехоту, нанеся ей серьёзный урон. Закончились наконец патроны.

Гулыгин оставил пулемёт, пополз к траншее. Гончар перевалился через танковую гусеницу, неудачно приземлился в кювет, ушиб плечо. По команде взвод разведки двинулся вперёд. Бойцы перебегали шоссе, ныряли в кювет, строчили в дым. Бегущие на правом фланге швыряли гранаты.

- Не стрелять! - орали разведчики дурными голосами. - Мы свои!

Подкрепление для гибнущей роты Губарева было очень кстати.

Разведчики спрыгнули в траншею, разбежались по позиции. Зрелище перед ними предстало печальное. Мёртвые тела завалили проход. Живых было мало. Люди смотрели бесцветными глазами едва находили силы шевелится. Капитан Губарев, помимо контузии, получил ещё ранение в плечо. Боец в разорванном бушлате бинтовал ему голову. Капитан смотрел без выражения и вряд ли понимал, что происходит на вверенном ему рубеже.

Навстречу поднялся единственный выживший командир младший политрук Зимин, до отчаяния молодой, неопытный, непонятно как выживший. Политрука качало, волосы торчали дыбом, из разбитых губ сочилась кровь.

- Шубин, надо же… - пробормотал он гаснущим голосом. – Спасибо, лейтенант. Выручил. Присоединяйтесь к обороне. Мы покажем этим гадам.

- Показали уже, - отрезал Глеб. - Очнись политрук. Чем обороняться собрался? Добрым русским словом? У вас ни пушек, ни БТРов, патроны кончаются. У нас по одному запасному диску на человека. Сколько людей у тебя осталось?

- Не знаю, - пролепетал политрук. – Меньше двух десятков, многие ранены.

- И ты их погубить собрался? Просто так, без пользы для дела отдать человеческие жизни? Себя не жалко, так хоть других пожалей. Ещё одна атака и все лягут. Измаешься потом на том свете. Радуйся, Зимин. Противник передышку даёт, обходит с левого фланга. Ты свою задачу выполнил. Противника задержал, нанёс ему урон. В общем слушай сюда. Мои ребята прикрывают, а вы валите отсюда к чёртовой матери. Забирайте раненых, капитана, переходите дорогу и в овраг. По врагу можно пройти километра полтора, дальше деревня Рюмино и наши посты. Мы отобьёмся и вас догоним. Выполняй, политрук!