не смогла подарить Тане жизнь. Девочка умерла от голода… Не все ли равно, от чего умирать – от голода или от пули. Может быть, от голода еще больнее…

Я решила отыскать Дорогу жизни. Поехала на Ржев-ку, где начинается эта дорога. Прошла два с половиной километра – там ребята строили памятник детям, погибшим в блокаду. Я тоже захотела строить.

Какие-то взрослые спросили меня:

– Ты кто такая?

– Я Валя Зайцева с Васильевского острова. Я тоже хочу строить.

Мне сказали:

– Нельзя! Приходи со своим районом.

Я не ушла. Осмотрелась и увидела малыша, головастика. Я ухватилась за него:

– Он тоже пришел со своим районом?

– Он пришел с братом.

С братом можно. С районом можно. А как же быть одной? Я сказала им:

– Понимаете, я ведь не так просто хочу строить. Я хочу строить своей подруге… Тане Савичевой.

Они выкатили глаза. Не поверили. Переспросили:

– Таня Савичева твоя подруга?

– А чего здесь особенного? Мы одногодки. Обе с Васильевского острова.

– Но ее же нет…

До чего бестолковые люди, а еще взрослые! Что значит «нет», если мы дружим? Я сказала, чтобы они поняли:

– У нас все общее. И улица, и школа. У нас есть хомячок. Он набьет щеки…

Я заметила, что они не верят мне. И чтобы они поверили, выпалила:

– У нас даже почерк одинаковый!

– Почерк? – Они удивились еще больше.

– А что? Почерк!

Неожиданно они повеселели, от почерка:

– Это очень хорошо! Это прямо находка. Поедем с нами.

– Никуда я не поеду. Я хочу строить…

– Ты будешь строить! Ты будешь для памятника писать Таниным почерком.

– Могу, – согласилась я. – Только у меня нет карандаша. Дадите?

– Ты будешь писать на бетоне. На бетоне не пишут карандашом.

Я никогда не писала на бетоне. Я писала на стенках, на асфальте, но они привезли меня на бетонный завод и дали Танин дневник – записную книжку с алфавитом: А, Б, В… У меня есть такая же книжка. За сорок копеек.

Я взяла в руки Танин дневник и открыла страничку. Там было написано:

«Женя умерла 28 дек. 12.30 час. утра 1941 г.».

Мне стало холодно. Я захотела отдать им книжку и уйти.

Но я Василеостровская. И если у подруги умерла старшая сестра, я должна остаться с ней, а не удирать.

– Давайте ваш бетон. Буду писать.

Кран опустил к моим ногам огромную раму с густым серым тестом. Я взяла палочку, присела на корточки и стала писать. От бетона веяло холодом. Писать было трудно. И мне говорили:

– Не торопись.

Я делала ошибки, заглаживала бетон ладонью и писала снова. У меня плохо получалось.

– Не торопись. Пиши спокойно.

«Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.».

Пока я писала про Женю, умерла бабушка.

Если просто хочешь есть, это не голод – поешь часом позже. Я пробовала голодать с утра до вечера. Вытерпела. Голод – когда изо дня в день голодает голова, руки, сердце – всё, что у тебя есть, голодает. Сперва голодает, потом умирает.

«Лёка умер 17 марта в 5 часов утра 1942 г.».

У Лёки был свой угол, отгороженный шкафами, он там чертил. Зарабатывал деньги черчением и учился. Он был тихий и близорукий, в очках, и все скрипел у себя своим рейсфедером. Мне рассказывали. Где он умер? Наверное, на кухне, где маленьким слабым паровозиком дымила «буржуйка», где спали, раз в день ели хлеб. Маленький кусочек, как лекарство от смерти. Лёке не хватило лекарства…

– Пиши, – тихо сказали мне.

В новой раме бетон был жидкий, он наползал на буквы. И слово «умер» исчезло. Мне не хотелось писать его снова. Но мне сказали:

– Пиши, Валя Зайцева, пиши.

И я снова написала – «умер».

«Дядя Вася умер 13 апр. 2 ч. ночь 1942 г.».

«Дядя Лёша 10 мая в 4 ч. дня 1942 г.».

Я очень устала писать слово «умер». Я знала, что с каждой страничкой дневника Тане Савичевой становилось все хуже. Она давно перестала петь и не замечала, что заикается. Она уже не играла в учительницу. Но не сдавалась – жила. Мне рассказывали… Наступила весна. Зазеленели деревья. У нас на Васильевском много деревьев. Таня высохла, вымерзла, стала тоненькой и легкой. У нее дрожали руки и от солнца болели глаза. Фашисты убили половину Тани Савичевой, а может быть, больше половины. Но с ней была мама, и Таня держалась.

– Что же ты не пишешь? – тихо сказали мне. – Пиши, Валя Зайцева, а то застынет бетон.

Я долго не решалась открыть страничку на букву «М». На этой страничке Таниной рукой было написано: «Мама 13 мая в 7.30 час. утра 1942 года». Таня не написала слово «умерла». У нее не хватило сил написать это слово.

Я крепко сжала палочку и коснулась бетона. Не заглядывала в дневник, а писала наизусть. Хорошо, что почерк у нас одинаковый. Я